— Позволь омыть твои раны, сынок, — Ракшас встал на колени перед Биндусарой и попытался вытереть клочком влажной ткани сбитые, кровоточащие стопы юноши, но тот жестом остановил аматью.
— Сейчас я — не царь, и это мне следует омывать твои ноги, отец.
Ракшас попытался сопротивляться, но его усадили на соседний камень и тщательно отёрли уставшие от ходьбы ступни.
— Вот так, — Биндусара задумчиво посмотрел на своего растерянного, недоумевающего советника, чьи губы дрожали. — Сейчас съедим лепёшки, которыми нас наградила за помощь та добрая женщина из деревни, и отправимся дальше.
Ракшас не выдержал и ударил кулаком по камню, рассекая руку об острый край, но совершенно не чувствуя боли.
— Я обещал беречь тебя, а вверг в такие трудности! Что я за советник! Когда вернусь, пусть самрадж Магадхи проявит жёсткость и заточит меня в темницу, потому что я бесполезен.
— Подожди, — решительно прервал его Биндусара с лёгкой усмешкой. — Тебе рано в темницу. Я принял тебя своим отцом… Пусть не было особого ритуала, и я не ношу твоё имя, но для меня это очень важно! И мы с тобой ещё ничего не успели сделать. Деду царя Чолы — Эллалану его злейший враг Дутугамуну воздвиг памятник на том месте, где убил семидесятилетнего воина в честной битве. Отец Ураяры — Кулаккоттан прославился тем, что восстановил множество разрушенных храмов, в том числе Конешварам и Мунешварам. А я ещё не успел совершить ничего стоящего — ни сам по себе, ни вместе с одним из моих отцов. Ты не будешь заточён раньше, чем я прославлю своё имя и сделаю Магадху ещё более великой. И мой отец Чандрагупта вернётся со мной в Паталипутру, я так решил. Он больше не останется в той пещере на холме!
Ракшас замер и непонимающе посмотрел на своего названного сына.
— Я долго думал, — продолжал Биндусара. — Самрадж Чандрагупта не несёт ответственности за то, что совершил под влиянием ядов Чанакьи. Я простил мать, хотя в гибели отца и его братьев она тоже виновна. Но в совершении тех преступлений не было её воли. Прекратив принимать яды, она раскаялась. Её достаточно наказала судьба. Так почему я не могу простить того, кто воспитал меня и заботился обо мне все эти годы? К тому же я видел своего отца Дхана Нанда во сне, и он просил за самраджа Чандрагупту. Убеждал простить его.
— Не может быть! — потрясённо выдохнул Ракшас, хватая Биндусару за руку. — Ты видел во сне моего повелителя?!
— Видел. И он сказал, что если ему, убитому рукой врага в поединке, происходившем с нарушением правил, удалось простить самраджа Чандрагупту, почему я не могу сделать того же?
— О… — аматья проглотил подступившие слёзы. — Я бы отдал оставшуюся часть моей бесполезной жизни, чтобы хоть раз увидеть Величайшего — во сне, наяву — не имеет значения! Но… даже по просьбе его души, явившейся к тебе во сне, я не смогу простить Чандрагупту. Для меня этот подлец навсегда останется убийцей, невзирая ни на какие обстоятельства. Ты можешь привести его снова во дворец и снова усадить на престол, но я не стану кланяться ему. Лучше заточи меня в узилище!
— Ну вот опять, — засмеялся Биндусара. — Зачем всё время просишь сделать из тебя узника? Говорю, пока мы с тобой не пройдём вместе через сто сражений — не бывать этому! Давай лучше разделим последнюю лепёшку и двинемся дальше. Некогда болтать.
Аматья покачал головой и невольно улыбнулся. Этот прекрасный юноша мог одним взмахом ресниц или тёплым взглядом остановить наводнение или, наоборот, вызвать дождь, и Ракшас понял, что только ради него готов стерпеть любую змею возле собственного сердца, даже если имя той змее — Чандрагупта.
Ракшас долго размышлял, что скажет ненавистному предателю, снова встретив его, но когда это случилось, аматья с печалью понял: не придётся говорить ничего. Биндусара так долго шёл, собравшись с силами, мужественно преодолевая путь по усыпанному камнями склону холма, оставляя кровавые следы на земле, морщась от боли, не останавливаясь ни на мгновение, чтобы найти… это?
«Он не заслужил», — мелькнуло в голове Ракшаса. — Мой Биндусара не заслужил такого!»
Отшельник-аскет, высохший и сморщенный, словно ствол мёртвого дерева, лежал внутри пещеры поверх отпечатков чьих-то ног, застывших в сухой глине, и бессмысленно таращился вверх, в пустой каменный свод своего последнего убежища, едва приметно улыбаясь.
Биндусара бросился к нему, он теребил и звал по имени того, кого почти невозможно было узнать, но в лице умирающего не дрогнул и мускул. Ничего не значащая улыбка застыла на устах бывшего царя, словно маска. Чандрагупта почти не дышал.
— Боги… Он совершил сантхару. Он ничего не ел всё это время, но продолжал пить, чтобы продлить мучения! Судя по его облику, он очень долго мучился… Но зачем?! Я не просил его поступать так! — Биндусара растирал холодные пальцы отца, пытался согреть их своим дыханием, а потом просто обнял бесчувственное тело и зарыдал. — Почему ты не дождался меня?! — кричал он. — Ты ОПЯТЬ обманул! Обещал всегда быть со мной, но всю жизнь ты только и делаешь, что лжёшь! Как ты мог?! — злость сменилась отчаянием, и Ракшас, обмирая внутри, услышал. — Посмотри. Это я. Узнаёшь? Скажи, что узнал, прошу! — такой болезненной мольбы аматья никогда и ни в чьём голосе прежде не слышал.
Неожиданно веки умирающего дрогнули, а голова слегка повернулась в сторону Биндусары, и пустая улыбка вдруг ожила, став осмысленной.
— Узнал? — в последней надежде приподнимая отца за плечи, спрашивал Биндусара. — Посмотри, я пришёл! Если вздумал умирать — сделай это в Паталипутре! Я буду сидеть рядом и держать тебя за руку… Не смей умирать на чужой земле, слышишь?!
— Дха…на, — едва слышно пронеслось по пещере, словно ветер подобрал пригоршню песка и разбросал её по земле. — Дха… на…
— Нет!!! — на сей раз Биндусара закричал так, что содрогнулись своды пещеры. — Я — Биндусара!!! И я пришёл сказать: прости, я виноват! Если бы можно было повернуть время вспять, я бы не изгнал тебя! Не умирай! Я прошу. Я умоляю! — трясущимися руками юноша прикладывал сосуд с водой к губам Чандрагупты, но умирающий начал надсадно кашлять, захлёбываться, и вся вода вытекла обратно.
Собравшись с духом, Ракшас приблизился к Биндусаре и мягко погладил юношу по спине.
— Оставь. Он не узнаёт тебя, потому что ему недолго осталось. Его душа почти освободилась — она видит иные миры.
— Нет, — Биндусара сгорбился, склонившись над Чандрагуптой. — Почему я не явился раньше?! Почему не успел помочь?!
Внезапно он выпрямился, и Ракшас испугался, увидев, каким стало лицо юноши — яростным, почти бешеным:
— Я уничтожу Чолу! Я вернусь с огромной армией и разнесу в клочья земли того царя, из-за которого вынужден был идти пешком и терять драгоценное время! Если бы мне разрешили приехать в колеснице, я бы успел поговорить, испросить прощения! А теперь… Всё кончено. Отец никогда не узнает, как сильно я его любил! Не узнает, что я никогда не желал ему смерти! Всю мою жизнь я буду помнить этот день и ненавидеть себя, потому что… — он не договорил.
Иссохшая холодеющая рука коснулась его лица. Не веря себе, Биндусара перевёл взгляд на того, кто уже почти не дышал.
— И я… люблю… очень… — услышал он внезапно. — Будь… счастливым… мой… Бинду…сара… — Чандрагупта попытался поднять дрожащую руку чуть выше, чтобы коснуться волос сына, но силы оставили его, а вместе с силами — и дыхание.
Крик и рыдание смешались воедино. Юноша схватил упавшую руку отца и положил её себе на голову, стискивая крепко, насколько хватало сил.
— Отец, отец, да, это я! Я здесь! Благословите меня!
Ему никто не отвечал.
Ракшас хотел было подойти ближе и утешить, но понял, что сейчас любые утешения бессмысленны. И он покинул пещеру, решив дождаться снаружи. Прекрасные ароматные магнолии, окружавшие пещеру, продолжали ронять на землю бело-золотые лепестки.