Сатанинская хоругвь, кажется, растёт в воздухе, голова становится гигантской, я сказал бы, плащём крови покрыла поле боя. Дым или она тяготеет над войском и давит его. Под складками этого зловещего знамени отряд Сулислава шатается, но сражается… Ещё гонят и напирают, но всё слабей. Груди рыцарей нечего вздохнуть, глаза их ничего не видят, в ушах стучит татарский: Сурун! – и какой-то смех, издевательский, как свист дьявола. Польский строй, который широко рассеился и отбивал от себя наплывающие волны, уменьшается, сужается, мельчает, сосредотачивается, разбивается, исчезает. Ещё его красная хоругвь поднимается в воздухе, но под ней торчит, словно хотела её пожрать, та гигантская голова, дымящаяся ядовитым смрадом, из которой слышится смех трупов… И ничего не видно, только колышащиеся волны татар.
Князь Генрих со своими держится храбро, остался им на последнюю добычу. Для увеличения страданий дали ему глядеть, как погибали другие, как надежда сопротивления исчезала, как мученическая смерть подступала медленным шагом…
Он должен был страдать за них и за себя, но не увлажнились его глаза. Он посмотрел на свою верную кучку, поднял меч вверх и с ней помчался на толпу неверных.
– Милостивый князь, – воскликнул Ростислав, – ваша жизнь стоит больше всего солдатства, потому что вы вождь народа! Мы должны вас спасти, нужно через них пробиться к лесу… там будем в безопасности!
Князь не слушал – рубил и сёк фанатично… Татары узнали в нём вождя и опоясали кругом, который, как кольцо, сжимался. Если вырвется более смелый, то погибает.
Ростислав, Янич, сильнейшая горстка силезцев и немцев не отходят ни на шаг от князя, заслоняя его грудью. Юноша Павлик вертится как безумный с неосторожностью того, кто никогда в бою не бывал… Воюш забегает и заслоняет…
– Вперёд! – кричит Ростислав.
И вперёд стремятся рыцари, но напрасно… Кони спотыкаются и падают на трупах, на умирающих, что им режут внутренности, люди сползают на землю и уже с неё не встают.
Рыцари ёжатся от стрел, которые в них застряли.
На Клеменса из Пелчницы какой-то бес набросил верёвку, задушил его за шею и свалил с коня.
Ростислав, не переставая, кричал:
– Вперёд!
Но единой стеной стоят напротив сбившиеся в одно тело кони и татарские всадники. Исподлобья блестят их глаза, белеют их зубы в раскрытых ртах, смеются костлявые щёки.
Среди этого отряда даже трупы стоят, как живые, убитые лошади, как каменные, держатся в стене. Ни сломить его, ни повергнуть.
– Вперёд! – кричат Ростислав и Янич.
Отсекают конские и людские головы… брызжет кровь… но стена стоит… бреши пробить нельзя.
Павлик, который стоял с тыла, пробивается с конём к князю, держа в руке огромный меч. Опускает его на обнажённую голову татарина. Ударил раз и другой, сперва вырвался один конь, уходя к силезцам. Павлик бросается в эту щель. Янич за ним, Генрих с ними.
– Вперёд!
Толкаются и секутся.
Каким-то чудом татары расступились, а скорее припали к земле – всполошённые кони вырвались, напрасно среди толпы втискивается силезский князь, и мечом рубит, что замечает.
Среди дыма лес, спасительный лес замаячил уже перед ними. Вдали вырисовываются его сухие ветки.
– Вперёд! – не перестаёт кричать охрипший Ростислав.
У Павлика из рук и из груди льётся кровь. У Воюша пробито лицо, шлем его сбросили. В щёку воткнулась стрела, которую он тщетно пытался вырвать.
От доспехов князя Генриха отбиваются удары, но окровавленный конь под ним падает, ослабленный ранами. Отряд, окружающий князя, мельчает, старый Воюш закачался, соскользнул на землю, исчез. Павлик погрузился в заросли.
Затем у бока вождя оказался Сулислав, с ним Клеменс, воевода Глоговский, Конрад, Янич, Ростислав.
Их уже только горстка, но до сих пор ещё победная. Виден лес. Татары ушли немного в сторону, из последних сил князь бежит вперёд.
Затем застучало, толпа возвращается, с криком их осаждает, закрывает дорогу к лесу! Окружила.
Начинается бой за жизнь или смерть.
Янич с Павликом, который, уже погребённый под трупами, воскрес снова, схватил коня и защищается отстёгнутым мечом, идя впереди, прокладывая князю дорогу. Татары уступают им.