Узнали по шлему вождя, поджидают его.
Уже был виден только один мужественный князь, было видно, как он всё поднимает меч вверх. Он обнажил живот, на котором не было брони, татарин ударил в него изо всех сил и пробил. Шлем князя задрожал и упал с головы, волосы рассыпались на плечи, пал сын Ядвиги…
Затем гурьбой дикари бросились на эту добычу с криком, который, как гром, прошёл по полю боя.
На высоком жерде торчит благородная голова обезглавленного мученика, ещё дрожащая… её губы, казалось, кончают молитву.
Это голова Генриха Благочестивого – он погиб последним.
Яник и Павлик тем временем мчались, не зная, что делалось за ними, – чудом пробились через толпы, гонят!
Девять татар на маленьких конях их преследуют. Шлем Янича их искушает, а у Павлика – молодость.
Но кони обоих рыцарей обгоняли татарских. Как не обернутся, видят только погоню. Где же князь?
Янич и Павлик думали, что он уцелел. Поэтому мчались вперёд, имея за собой только этих девятерых преследователей. Сбоку подъехал к ним ошалелый от тревоги немец Лузман, наполовину без доспехов.
Было их трое на девятерых язычников.
Они по-прежнему их преследовали. Татары легли на коней, воют и мчатся. Иногда посылают им стрелу, которая просвистит в воздухе, порой пускают длинную петлю, которая падает на землю. Уходят – ушли!
Огляделись – из девяти осталось шесть; огляделись – только трое ещё видны; вот и исчезли все.
Но и у их коней дыхания уже не хватает. Необходимо остановиться. На дороге им как раз попалась сгоревшая деревня.
В ней не было живой души, а ещё будто живая стояла.
В сгоревших хатах виден был простой деревенский порядок, который уцелел по углам. Колодцы с журавлями, которыми двигал ветер, целые во дворах, кое-где плетень и ворота, раскрытые силой. На дороге кровавый платок лежал как убитый, рассечённый труп ребёнка на пороге, нагой и почерневший.
Павлик, Янич и Лузман остановили коней.
Немец подбежал к колодцу за водой, заглянул в глубь и крикнул – он был полон трупов. Тут же протекал ручей, пошли из него зачерпнуть, на берегах видна была застывшая кровь.
Павлик тем временем вырывал стрелы из своей одежды и тела. Янич отдыхал, опираясь о столб. Лузман стонал, глядя на израненное тело. Издалека с ветром доходили до них победные крики татар.
Едва немного отдышались, когда немец показал на дороге мелькающие фигуры троих татар. Они скакали за ними, а скорее, катились по тракту, словно три чёрных ядра. Янич вздрогнул, Павлик уже сидел на коне. Из этих трёх преследовпателей тогда выросло шесть. Мгновение, и снова девять мчатся по дороге и кричат.
– Янич, кони уже не пойдут дальше! – воскликнул Павлик. – Но мы можем ещё биться с этой мерзостью. Трое на одного? Не много!
Дикий парень, несмотря на угрозу, от которой только что ушли, рассмеялся сердцем, больше дерзким, чем рыцарским.
– Будем биться!
Янич сел на коня, Лузман молча последовал его примеру.
Они стояли, прижавшись друг к другу, поворачиваясь к подбегающим татарам, которые, как вихрь, стегая коней плетьми, гнали на них. Янич и Павлик имели ещё остатки копий в руке, Лузман – обух, который у него чудом остался у седла.
Когда первый из погони подскочил к Павлику, тот одним ударом в голову трупом его положил. Свалился с коня… Прежде чем другой поспешил за него отомстить, Лузман поранил его и покалечил, а так как имел разъярённого коня, когда татарин пал, тот уничтожил его, давя копытами под собой.
Янич также мужественно сражался, а среди боя повторял только:
– Если жизнь сохраню, Богу в жертву её сложу!
Павлик, никаких клятв не давая, рубил и сёк. Восемь татар лежало побитых, девятый раненый отчаянно защищался, когда Лузман, напав на него, скрутил его верёвкой.
Так окончился этот бой.
На тракте больше не было видно погони. Утомлённые воины сели на землю, разглядывая трупы. Павлик, как ребёнок, с любопытством потрогал их концом сломанного копья, дабы лучше приглядеться к этим созданиям. Подобных людей они отродясь не видели. В последнем крике открылись их уста, обнажая волчьи белые зубы, а вывернутые глаза на глаза дикого зверя были похожи.
Павлик вздохнул – ему на ум пришёл его старый Воюш. Он видел, как, гонясь за ним и заслоняя его, он упал.
– Вечный ему покой! – шепнул он. – Зато я теперь свободен!
Недолго они могли тут отдыхать, счастьем, Янич в околице хорошо знал дороги.
Ему казалось долгом пробраться в Кросно, чтобы быть послом несчастья бедной матери, потому что, хоть и не видели падающего князя Генриха, не могли сомневаться, что остался на Добром поле.