— Я вспоминал твои руки, — прошептал Астид, погружаясь в теплую воду и закрывая с наслаждением глаза. Он чувствовал её ладони на своем теле, щекочущее прикосновение её волос, когда она склонялась над ним, проводя губкой по его плечам, груди, спине. Чуткие пальчики скользили по его телу, массируя, снимая усталость многодневного пути, разгоняя кровь. И Астид не выдержал этой ласковой пытки. Наллаэн распахнула глаза и не стала сопротивляться, когда он, притянув её к себе, стащил промокшую рубашку и осторожно коснулся горячих губ. Астид целовал девушку, обнимая бережно, нежно, словно боясь причинить боль. Наллаэн отвечала ему, и он знал, чувствовал, что она делает это не оттого, что должна, а по другой причине. Наллаэн была полной противоположностью Элайне — мягкая, хрупкая, тающая в его руках, такая чуткая и внимательная к нему. Вода волнами переливалась через бортик на каменный пол, растекаясь по цветной мозаике. То, что было с Элайной, серой пылью осело в дальних углах души Астида. А Наллаэн стала алмазной россыпью, усеявшей его мир, его драгоценностью.
Утром Гилэстэл столкнулся в коридоре с Наллаэн, выходящей из комнаты Астида.
— Доброе утро, Ваша светлость, — закраснелась та, присев в поклоне.
Гилэстэл кивнул, покосившись на дверь.
— Он еще спит, — ответила девушка на его немой вопрос.
— Так разбуди. Скажи — я жду его внизу.
Наллаэн шмыгнула в комнату, а Гилэстэл, усмехнувшись, спустился в обеденный зал. Через четверть часа Астид сбежал по лестнице и присоединился к князю. Глаза его сияли, а губыто и дело растягивались в улыбке. Улыбка у Астида получалась немного странная — косоватая, и, если бы Гилэстэл не знал его, подумал бы, что тот пренебрежительно кривится.
— Я вижу, столичный воздух тебе на пользу, — заметил Гилэстэл со смешком. — Ешь, у нас имеются планы на сегодняшний день.
Астид, шаря по залу взглядом, загреб ложкой из миски телячий паштет и плюхнул его на широкий ломоть теплого еще хлеба. Насыпал сверху поджаренного до золотистого цвета лука, припорошил мелко нарезанным укропом, и, распахнув челюсти, аки волк, отъел немалый кусок. Отхлебнул медвяницы, разбавляя сухоту, и, не успев проглотить, откусил снова. Гилэстэл, малой ложечкой выскабливая из скорлупы вареные всмятку яйца, попенял ему:
— Я понимаю, после ночных утех аппетит просыпается изрядный. Но все держи себя в руках. Ты за столом, а не под ним.
— Не могу, — расплылся в улыбке Астид, сверкнув глазами. — Наллаэн… она просто мечта! Я даже не подозревал, что так бывает. Она сказала, — понизил он голос, доверчиво глядя на Гилэстэла, — она сказала, что я ей нравлюсь. О, какая она…. Такая нежная, кроткая.
Гилэстэл неодобрительно покачал головой.
— Осторожнее, Астид. Не стоит к ней привязываться. Она всего лишь гостиничная прислуга, маленькая шлюшка, чья работа — быть усладой для гостей.
— Шлюхой была Элайна! — вспыхнул Астид. — Наллаэн благороднее, чище и нравственней неё в тысячу раз!
— Она напоминает тебе, кем был ты сам. Вот и все, что вас связывает. Надо стремиться вверх, а не вниз. Ты закончил завтрак?
— Еще нет, — ответил полукровка, уязвленный словами князя.
— Тогда поторопись. Как закончишь, попроси свою пассию привести твою одежду в порядок и почистить сапоги. Наденешь парадный синий камзол. К полудню нас ждут во дворце.
Астид поперхнулся, и, посерьезнев, послушно склонил голову.
Королевский дворец ошеломил его. Поместье Гилэстэла было для Астида сказочным местом. А в дворцовых стенах он просто потерялся. Барельефы, статуи, гобелены, искрящиеся радугой фонтаны, мраморные лестницы, крытые шелковыми коврами, сверкающий хрусталь многосвечных люстр. Астид едва перебирал ногами, подавленный всем этим великолепием, стараясь не отставать от князя. Навязчивая мысль буравила затуманенный мозг — «Только бы не поскользнуться на мраморном полу, не свалиться под ноги сопровождающим эльфам, не опозориться делом или словом». А Гилэстэл, небрежно похлопывая себя по бедру тонкой перчаткой, пружинистым шагом пересекал залы, легко взбегал по лестницам, и вообще вел себя совершенно спокойно. Полукровка, шедший на шаг позади, искренне любовался своим покровителем. Этот прекрасный полубог, шествующий впереди в светло-голубом одеянии, расшитом серебряными цветами, и перетянутом в талии широким поясомчеканного серебра, снизошел когда-то до его бед. Он вознес его из бездны мрака на гору, поместив одесную себя, и дал ему новую жизнь.