— Гаденыш, — зишипел-забулькал эльф, и саданул полукровку рукоятью меча по голове. В реку с черных волос потекло алое. Второй удар, нанесенный лезвием, глубоко располосовал правое плечо Астида, заставив выронить клинок. Но тот, презрев боль, вцепился в противника, перехватил его руку в новом замахе и впился зубами в жилистое запястье. Эльф вскрикнул и выпустил оружие. Тесно обнявшись, вцепившись друг в друга, они катались на мелководье, почти неразличимые в окружавшем их облаке из песка, ила и воды. Эльф шипел, словно раскаленный кусок железа, то и дело окуная Астида в воду, вбивая его голову в дно и стараясь утопить. Астид отплевывался, сопротивлялся, яростно рыча, и пытался дотянуться до шеи противника.
Один из наблюдающих за схваткой эльфов вскинул лук, наложил стрелу и прицелился. Его товарищ отрицательно мотнул головой.
Внезапно круговерть утихла. Шипение прервалось хрипом. Осели водяные брызги, и эльфы увидели, как Астид, пошатываясь и кашляя, выволакивает на берег неподвижное тело. Глянув на спутников поверженного противника, он выдохнул:
— Вы можете ехать.
Ответом стала сорвавшаяся с тетивы стрела. Астид кинулся в воду, избежав её жала. Эльфы спрыгнули с коней, и бросились к реке. Один склонился над товарищем. Тот был жив, но странно неподвижен, лишь глаза сверкали бешенством. Второй, взяв лук наизготовку, вошел в реку по колено, выискивая полукровку во взбаламученной воде. Внезапно он вскрикнул и рухнул у берега. Вода окрасилась кровью из перерезанных сухожилий. Из речной мути поднялся Астид, сжимая в руке меч золотоволосого, ивонзил его в живот упавшего. От меча бросившегося на него третьего эльфа Астид уклонился, снова нырнув в реку. А эльф кинул меч в ножны, бросился к своей лошади, сорвал с седла лук и, натянув тетиву, обернулся, вглядываясь в густеющий над водой сумрак. Но речная гладь была тиха. Лишь на недвижные тела набегали волны, колыша светлые одежды, да посверкивали в свете восходящей луны пряжки ремней. Хруст послышался за его спиной, и лучник, развернувшись, выстрелил в лесную темь. Завизжала и захрапела подстреленная лошадь. На реке послышался всплеск, заглушаемый воплями животного. Свистнула вторая стрела, распарывая воздух, и канула в темной речной глубине. Серебристый рыбий бок мелькнул на поверхности воды. На спину стрелка пролились холодные капли. Он крутанулся, и, оказавшись лицом к лицу с Астидом, пошатнулся от удара. Острое лезвие выползло из его спины, распороводежду, алая струйка потекла по подбородку. Полукровка выдернул меч, и эльф сложился, как тряпичная кукла.
Светила ущербная луна. Астид, стоя по чресла в воде, полоскал свою одежду. Раненая рука, перехваченная обрывком эльфийского одеяния, кровоточила. Астид только сейчас ощутил, как ему больно. Золотоволосый эльф, которого Астид вытащил из воды и привалил спиной к дереву, следил за ним злыми глазами. Кое-как отжав отмытую от крови одежду, полукровка набросил её на ветвидеревьев над костром. На его нагом теле, отливающем синевой в свете луны, змеились багровые отсветы огня. Взглянул заплывшими глазами на эльфа.
— Тебя же не смущает, что я голый? Одежду снова пачкать уж очень не хочется. А мне предстоит еще много работы. Не отвечай, я и так вижу, что ты хочешь сказать. Ах, я и забыл, что говорить ты не можешь. Утомили вы меня, есть хочется. Но я потерплю. Как говорил один нехороший человек, тоже, кстати, мертвый — «Сначала работа, потом еда». Я много слышал о вашей исключительности, о том, какие вы особенные, не чета другим. Мне всегда было интересно, чем же вы от остальных отличаетесь? Думаю, это можно определить опытным путем. Давай-ка проведем эксперимент.
Астид склонился над телом одного из мертвых эльфов, выдернул из его ножен кинжал, подержал, примериваясь.
— А, зараза. Рука плохо слушается. Разрезы будут неровными. Ну да ничего, ему уже все равно. Сейчас подтащу поближе, чтобы ты ничего не упустил.
Временами морщась от боли, Астид потрошил мертвое тело на глазах парализованного, охваченного ужасом эльфа.
— Ты глаза-то не закрывай, не то щепки в них вставлю. Наблюдай, падла. Не темно тебе? Хорошо видно? О, гляди, печенка. В точности, как человечья. Кишок тоже равное количество. Ну-ка, ну-ка, — Астид запустил руку поглубже. — Вот оно, сердце. Хм, ничего особенного не вижу. Как видишь, все-то у вас, как у людей — те же кишки, дерьмо, вонь. Какой из этого делаем вывод? Ни черта вы не особенные. Разве что уши да лица ваши… Вы с таким презрительным выражением рождаетесь, что ли? Как же я ненавижу ваши высокомерные лица! Может, вот так с них немного сойдет спесь?