С этими словами Астид обвел ножом вокруг холодного лица, рывком сорвал с него кожу, и, смяв, швырнул на землю, к ногам золотоволосого.
— Да. Так намного лучше. Совсем, как человек. Понимаешь, ты, твое высокородие? Абсолютно такой же. Давай второго поверим, вдруг его иность глубже запрятана. Неплохой каламбурчик, получился, а?
Лошади храпели и фыркали на запах крови. Полукровка приволок второе тело.
— Нет. Ты погляди. И этот слеплен совершенно по тому же образу и подобию. Хотя… Я же проводил опыт на мертвых. Может быть, если из тебя вытряхнуть твои потроха, ты встанешь и спокойно пойдешь домой? Может, в этом ваша исключительность? Давай проверим! И чуть не забыл — я же обещал кое-что поменять в твоем облике.
Эльф распахнул рот в безмолвном крике, когда полукровка сделал первый надрез.
Астид вернулся в гостиницу к вечеру следующего дня. На чужой серой лошади, с разбитым лицом, синяками на теле и кое-как перевязанной, подвешенной на ремне правой рукой. По стальному блеску глаз Гилэстэл понял, что месть состоялась. Он ни о чем не спросил, только тепло обнял полукровку, а потом осмотрел его раны.
Астид, благодарный Гилэстэлу за заботу и понимание, не стал рассказывать о том, что он сделал с убийцей Наллаэн. Но вскоре по Златолесью и его округе поползли жуткие слухи о кровожадном оборотне, что сдирает кожу, вырывает внутренности и уродует до неузнаваемости лица путников, которых ночь застигла в дороге.
Стоя у могилы, в которую опустили тело Наллаэн, Астид мрачно косился в сторону склепа, где провел злополучную ночь. Раненая рука, перевязанная и подлеченная Гилэстэлом, почти не болела. А вот разорваннаяна части душа причиняла невыносимые страдания. Успокаивающие снадобья, которыми поил его князь, снимали лишьтелесную боль.
— У неё был кто-то из родных? — спросил Астид Вантада, стоявшего рядом. Тот пожал плечами. Лицо у трактирщика было неподдельно скорбное.
— Не знаю. Она иногда Лилит-паучиху поминала. Еду ей кое-какую, бывало, на кухне брала.
— Лилит? — переспросил Астид. — Кто такая?
— Эльфка полоумная. Но кружевница знатная. За красильной слободой живет. Её там все знают. Девки в Кострищев день гадать к ней ходят.
Покидая кладбище первым, Гилэстэл оглянулся на Астида.
— Тебе необходимо поспать. Её уже не вернуть. А тебе нужен отдых.
Астид потерянно кивнул. Потом пробормотал:
— Я хочу найти эту Лилит. Сказать ей, что Наллаэн… Что её нет. Вы не пойдете со мной?
— Я? — хмыкнул полуэльф. — Астид, у меня есть дела поважнее, чем наносить визитыполоумным гадалкам.
Проводив взглядом удаляющегося князя, Астид вынул из-за пазухи купленное накануне украшение. Наллаэн так и не увидела этой красоты. Он подумал, и, спрятав брошь, отправился в красильный ряд.
Астид пробирался по узкой улице, завешанной сохнущими мотками пряжи и холстами. Под навесами сохли вязанки трав, служащие сырьем для краски. Пахло влажной тканью, паренойтравой и кислятиной.
— Тронутая Лилит-паучиха? — почесал плешивую голову красильщик с изъеденными руками. — Да вон её дом, в конце улицы, с цветной дверью.
Астид поднялся по двум шатким, потрескавшимся ступенькам. Дощатая дверь, словно паутиной, была оплетена тонкой замысловатой сеткой из плотных цветных нитей. Кое-где в ячейках висели костяные шарики, постукивая о дерево под ветерком.
Полукровка стукнул, подождал ответа, от нечего делать разглядывая переплетения узелков. Ответом была тишина. Астид потянул дверь за массивную ручку, и она послушно открылась, впуская его внутрь.
Большая комната, в которую попал Астид, была пестра, как летний луг. Повсюду лежали и висели, шевелясь под сквозняком, плетеные из разноцветных нитей кружева, пояса, коврики разных размеров, нитяные талисманы всех форм и размеров с вплетенными в них перьями, камушками, ракушками и бусинами. На стены комнаты были нанесены многоцветные линии, складывающиеся в странные, неизвестные символы. От орнаментов — геометрических, растительных, астральных — рябило в глазах. Пестрые узоры туманили разум. Астид зажмурился, потряс головой.
— Есть кто?
Голос в заполненной комнате прозвучал глухо.
— Входи.
Он оглянулся туда, откуда шел звук. И в кресле у окна, занавешенного узорной салфеткой, увидел…. Наллаэн?
— Наллаэн?!
Изумлению Астида не было предела. Он шагнул к ней, приглядываясь. Те же волосы, овал лица, губы. Нет. Все же — нет. Сидевшая в кресле эльфийка — чистокровка, хоть и очень похожая на Наллаэн, выглядела намного старше. Не лицом, нет. Глазами. Синие, огромные, они были полны такой печали и страдания, что Астиду стало жутко. У ног женщины стояли несколько корзиночек. От них к белым рукамтянулись разноцветные нити, из которых она что-то плела. Набравшись смелости, Астид пробормотал: