Спал я крепко, тяжёлых снов не видел и никакие предчувствия вечером меня не томили. Проснулся я сразу от ударившего в глаза, света. Приподняв веки, я подумал, что у меня галлюцинация и не сразу сообразил, что к чему.
Окружив нас плотным кольцом, с автоматами наизготовку, стояло десять-пятнадцать немецких солдат и офицер. Один портрет на стене отсутствовал, а на его месте зиял проём открытой двери. Офицер, очень похожий на одного из нарисованных на портретах, резким, командирским голосом прокричал, - «Aufshtain! - russische schvain!» И, коверкая слова, по-русски, добавил, - Встьять собъяки! - а потом, ещё, - «Hende hoh!»
Кто-то из наших, медленно поднимаясь, проворчал - «Отдохнули! Мать твою!».
А на потолке, ярко освещая нас и немцев, светила равнодушная ко всему, хрустальная люстра.
Захваченные врасплох, да ещё спросонья, мы не успели схватиться за автоматы и, поэтому, хмуро поглядывая на немцев, вставали совершенно безоружными. Краем глаза я заметил, как сержант, неожиданным движением руки, выхватил из ножен свой нож и резко метнул его в офицера. Скорее всего, он попал - раздался стон и, тут же прозвучала команда - «Fojar!».
Я этот голос и это - «Fojar!» - никогда не забуду! Не забуду до самой смерти.
Как десяток швейных машинок застрочили автоматы немцев. Одна из пуль ударила меня по ноге - нога подкосилась, и я упал, потеряв от страшной боли сознание. Пришёл я в себя, когда кто-то снял с меня тяжесть, давившую на грудь. Это было тело нашего сержанта - мёртвого. В него попали первые пули и случайно, он своим телом закрыл меня.
Так, я получил своё первое лёгкое ранение.
- А немцы...? Откуда они взялись...? - догадавшись о моём не высказанном вопросе, он продолжил, - немцы всё это время прятались в потайном ходе замка, скрытого одним из портретов на стене. Наши часовые, услышав стрельбу, подняли тревогу - тревожная группа ворвалась в замок, но никого, кроме убитых, не увидала. Всё было на месте и, кто стрелял - неизвестно. Я, придя в себя, указал им на портрет и сказал, что немцы пришли оттуда. Больше часа ушло, чтобы найти секрет открывания двери.
- Дядя Гриша, нашли, как потайная дверь открывается? - спросил я, очень заинтересованный в продолжении рассказа.
- Нашли.
Проверили подземный ход - в нём никого не было. Немцы ушли в неизвестном направ- лении. Куда ушли? Один Господь знает... Может, потом их и поймали, не знаю.
Мы молчали. Каждый думал о своём. Папа, закуривая новую папиросу, проговорил, - да-а... вам несказанно повезло, Григорий! Такое везение случается раз в жизни и то, не у всякого. И после небольшой паузы, добавил, - значит, судьба не захотела, чтобы вы погибли... для чего-то, вы ещё были нужны ей.
Мне очень понравился рассказ дяди Гриши. Жаль только - наши не поймали немцев. Я, разохотившись слушать, хотел уже попросить ещё, что-нибудь рассказать интересное, но он, посмотрев на небо, сказал, - пора ехать!
Мама стала собирать оставленную на время рассказа посуду, а он пошёл к лошадям.
Глава вторая
Вокруг был всё тот же хмурый, тревожный лес. Пристяжная всё также ленилась, лишь коренник добросовестно зарабатывал себе на пропитание. Дядя Гриша почему-то хмурился и в глазах у него нет-нет, да проскальзывала тревога. Подозвав к себе папу, он о чём-то долго с ним разговаривал.
Вернувшись к нам, папа сказал, что в этом районе пошаливают, не до конца выловленные в лесах бандеровцы и, что Григория это очень тревожит. Как бы нам не нарваться на них. Могут и расстрелять!
Мама, покачивая головой как-бы в продолжение невысказанных ею мыслей, внимательно дослушала отца и хлопнув рукой по борту повозки, тут же «завелась».
- Я же говорила тебе, Вячеслав, ехай один - устроишься на працю, тоди и заберёшь нас!
Громко, перемежая украинские и русские слова и всё более распаляясь, она чуть ли не кричала - «Ще и ребёнка везём с собой на погибель! Я тоби казала, чи ни?! А ну, глянь мэни в очи! Казала?!»
Папа, пытаясь её успокоить, всё повторял - «Перестань, Вера! Всё будет хорошо. Наконец - это только предположение... Мне в «конторе» сказали - тихо здесь».
Постепенно мама перестала ругаться и уже не так хмуро смотрела на папу. Но тревога, появившаяся в её глазах, не проходила. До «Миста», так называл наш конечный пункт дядя Гриша, оставалось километров десять-двенадцать.