Весь день просидел Жора на сеновале, а когда наступил вечер, он покинул свой наблюдательный пост и начал пробираться к роще.
И он нашел эту батарею. Можно сказать, она сама себя обнаружила: весь вечер фрицы обстреливали Ленинград. Разведчик полз на звуки орудийных залпов. И, наконец, оказался чуть ли не рядом с батареей…
Ранним утром Жора вернулся в часть. Он сидел передо мной, мокрый, голодный, грязный, но такой веселый, каким я не видел его никогда.
Не переодевшись, он сразу же начал докладывать результаты разведки. И я поразился его памяти, его наблюдательности. Он запомнил, сколько выстрелов дала батарея, сколько фрицев ее обслуживает, с какой стороны разводящий приводит смену часовых, где находится караульное помещение, где расположены блиндажи…
Все доложив, он сел за дощатый стол. Я поставил перед ним котелок дымящегося чечевичного супа, и он быстро заработал ложкой. Съев полный котелок, Жора попросил добавки, но, пока я ходил за ней, мальчик уснул. Уснул, сидя за столом, прижавшись лбом к шершавой, неоструганной доске.
Я перенес его на койку. Он что-то пробормотал, повернулся на бок и, совсем как маленький, положил голову на ладонь. Так, не меняя позы, он проспал более двенадцати часов.
Вечером наша разведгруппа двинулась к Троицкой. Саперы расчистили от мин узенький коридор, и мы перешли линию фронта. Впереди полз Жора, за ним — я, за мной — пятеро братков — злых, бесстрашных матросов. Каждый из нас нес в заплечных мешках коробки с толом. Прикрывал нашу группу замполит полка. Все мы были вооружены гранатами и ножами — этими надежными спутниками разведчика.
Ночь с четвертого на пятое октября выдалась дождливой и темной. Я опасался, что наш маленький проводник собьется с тропинки или потеряет направление. Была такая тьма, что мы не видели друг друга на расстоянии шага. Но Жора уверенно вел нас за собой.
Неожиданно по небу воровато забегал луч прожектора. Мы поспешно приникли к земле. Обшарив лохматые тучи, острый луч уперся в залив, чиркнул по верхушке леса и погас.
Шаг за шагом приближались мы к цели. Настырный дождь, не переставая, барабанил по капюшонам наших маскхалатов. Жора был без маскхалата. Ничего подходящего ему по росту не нашлось. На нем, как всегда, было серое пальтишко, перепоясанное солдатским ремнем. К ремню подвешены гранаты и нож.
Мы шли к батарее медленнее, чем я думал. Чересчур часто приходилось бросаться на пожухлую, мокрую траву и ждать, когда минет опасность: погаснут осветительные ракеты, перестанут тарахтеть на дороге мотоциклы, замрет прожекторный луч, умолкнет картавая речь фашистского патруля. Ждать, распластавшись в канаве, ждать, укрывшись за толстым стволом дерева, ждать, сидя в овраге… Ждать… Ждать…
И мы ждали. Самым нетерпеливым оказался Жора. Ненависть его к этой батарее была столь велика, что он готов был пренебречь любой опасностью, только бы скорее уничтожить ее. То и дело мне приходилось сдерживать мальчишку. Это было не просто. Разговаривать на территории врага, в этой обстановке — безумие. Жестов в такой темноте не различишь. В опасную минуту я прижимал мальчика к земле и, лежа, продолжал держать руку на его плече, чтобы он не вскочил раньше времени.
Было далеко за полночь, когда мы достигли цели. До батареи, по словам Жоры, оставалось не более ста метров. Я приказал ему отползти в рощу и ждать нас. И тут мне пришлось нелегко. Мальчишка отказывался выполнять мой приказ. Он хотел сам заложить взрывчатку. В ярости я прошептал:
— Пионер Антоненко! Тебе приказывает коммунист! Оставайся на месте! Жди нас!
Такому приказу Жора подчинился.
Теперь нам нужно было вплотную приблизиться к батарее. В темени, когда нельзя рассмотреть и собственной руки, не так-то просто обнаружить и неслышно снять часового. А без этого нечего было и думать о благополучном исходе операции.
Выручили нас сами фрицы. Тогда еще они были наглые, самоуверенные, чувствовали себя в полной безопасности. Часовым надоело молча стоять в разных концах батареи. Сначала ветер донес до нас обрывки немецких фраз. Потом мы услышали, как один из них затянул какую-то песню. И, наконец, мы увидели крохотный желтый язычок пламени. Часовые сошлись, чтобы выкурить по сигарете. И мы поползли на огоньки их сигарет. Что вам сказать? Это были последние сигареты в их жизни.
Немного времени потребовалось нам, чтобы начинить дула орудий взрывчаткой. Затлелся бикфордов шнур, и мы бросились к роще, где оставили Жору. Не знаю, сколько мы успели пробежать по лесу, когда один за другим грохнули три взрыва. Проклятая батарея умолкла навеки!