Спустя несколько минут после того, как Иеза оставила ложу молодых друзей, сцена опустела. Лишь две девушки-сарацинки в турецких шароварах разравнивали сцену: очевидно предстоял номер на лошадях.
Кто-то постучал в дверь ложи, и Леонид открыл ее.
Это был слуга с конвертом на серебряном подносе.
– Что это?
– Письмо для того господина.
– Как оно сюда попало?
– Привез гонец par expresse,[18] имевший поручение найти этого господина, где бы он ни был.
– Дай ему пол-империала, Эден, и пусть убирается.
Леонид взял письмо и повертел его в руках: женский почерк, черная печать.
– Вот увидишь: billet doux,[19] – сказал он, протягивая письмо Эдену. – Княжна Н. сообщает, что, коль скоро ты не пригласил ее на кадриль, она примет мышьяк.
Затем он повернулся к сцене и вынул лорнет, чтобы не пропустить ничего из номера, в котором должна была выступить Иеза. В таком положении он и продолжал говорить с Эденом.
– Видишь, вопреки моей конспирации, им все-таки удалось напасть на наш след. Агенты женщин поистине стоглазы. Но что нам в самом деле до них!
Началась увертюра. Слепые музыканты по сигналу колокольчика заиграли галоп из «Мазепы». За кулисами послышался лай собак, изображавших волков, которые преследовали привязанного к лошади Мазепу; затем донеслись резкие удары хлыста, подгонявшие и без того горячих коней. Леонид весь превратился во внимание.
Раздался топот коней, дикий гул, лошадиное ржанье, а вслед за тем – крики «браво» из зарешеченных лож.
– Чертовски здорово! – воскликнул Леонид. – Смотри, смотри, Эден! Видишь?
Закрыв правой рукой глаза, Эден плакал. В другой руке он держал развернутое письмо.
– Что с тобой? – испугался Леонид.
Эден молча протянул ему письмо. Леонид прочел написанные по-французски строки:
«Умер отец. Приезжай немедленно. Твоя любящая мать Мария».
В первую минуту Леонид ощутил негодование.
– Тотчас же прибью глупого курьера, который доставил это письмо. Не мог, негодяй, подождать до утра?
Однако Эден молча встал и покинул ложу.
Леонид последовал за ним.
– Бедняга! – проговорил он, сжимая руку друга. – Как mal á propos[20] пришло это письмо!
– Прости, – сказал Эден. – Я еду домой.
– Я с тобой. Теперь уж пусть кто хочет смотрит этого «Мазепу». Мы ведь поклялись всегда быть вместе – в аду ли, в раю ли – все равно. Я отправлюсь с тобой.
– Но я еду домой, в Венгрию.
– В Венгрию?
– Так желает матушка, – коротко промолвил Эден с грустью в голосе.
– Когда?
– Сейчас же.
Леонид протестующе покачал головой.
– Безумие! Ты замерзнешь в дороге. В городе двадцать два градуса мороза, а в степи по меньшей мере двадцать пять. Дороги от Москвы до Смоленска занесло: выпало много снега. Зимой в России никто не путешествует, кроме почты да купцов.
– Все равно. Я еду.
– Ты поедешь, но лишь тогда, когда будет возможно. Твоя матушка вряд ли хотела заставить тебя совершить немыслимое. У вас там и не представляют себе, что такое поездка от Санкт-Петербурга до Карпат в крещенские морозы. Поедешь, когда спадет мороз.
– Нет, Леонид, – упрямо сказал Эден, – каждый час, который я проведу здесь после получения этого письма, станет для меня укором. Ты не можешь меня понять.
– Ну, хорошо, хорошо. Едем!
Двое молодых людей тем же потайным ходом, которым они пришли сюда, вышли во двор и разыскали свои сани. Кучер был изрядно пьян, но все же довез их до дома.
Как только Эден добрался до своей квартиры, он тут же приказал полусонному слуге уложить чемоданы и оплатить счета. Он так торопился, что сам принялся разводить огонь в камине.
Леонид бросился в широкое кресло и молча наблюдал за приготовлениями Эдена.
– Значит, ты всерьез решил ехать?
– Безусловно.
– Ты совершаешь ошибку. Это поспешное решение самым пагубным образом повлияет на твою карьеру. Ты так хорошо начал. Тебя признали. От тебя многого ожидали.
– Все это пустяки.
– Я точно знаю, что в следующую пятницу тебя собирались представить царю. Его величество благосклонно согласился на это.
– Но матушка приказала мне возвратиться.
Эти несколько слов были произнесены Эденом столь непреклонным тоном, что Леонид понял всю бесполезность дальнейших уговоров. Более того, он заметил, что его попытки отговорить друга от принятого решения только раздражают того. И Леонид переменил тон.