– Кто же?
– Служанка той самой… вашей актрисы, это раз. Нет, не блондинки, а другой – маленькой. Принесла букет с письмом. Букет – на окне в кухне, письмо – в камине.
– Как? Почему? Какого черта ты разжигал им камин?
– А потому, что она просила денег у господина капитана.
– Откуда это вам известно, достопочтеннейший господин Пал? Быть может, вы научились читать?
– Чую по запаху.
Рихард не удержался от смеха.
– Кто еще приходил?
– Торговец лошадьми, Хониглендер. Приводил коня за две тысячи, того самого, на котором ваша честь мечтали прогарцевать перед императорским двором.
– Ну, и что?
– Эхма! Не для нас он! Нешто это конь! Сел я на него, слегка сжал коленями, а он и брякнулся наземь, на все четыре ноги. Разве это лошадь: на нее только смотреть – тогда она и впрямь красива, а в дело не годится. Прогнал я его вместе с лошадью со двора. Она и четырехсот форинтов не стоит.
– Вот это ты зря сделал. Конь мне позарез нужен, а четырехсот форинтов у меня нет.
– Это мы знаем, – проговорил Пал, подкручивая с хитрой усмешкой ус, – потому-то я купца и прогнал со двора, но прогнал так, чтобы он обратно вернулся.
При этих словах Рихард снова рассмеялся.
– Ну, а еще кто заходил?
– Барич.
Так господин Пал называл лишь одного человека.
– Брат? А ему что надо?
Пял углубился в серьезную работу: огромным кривым ножом он стругал из щепы зубочистку для хозяина. Наконец он кончил свое дело:
– Пожалуйте зубочистку.
– Так что же говорил брат?
Старый слуга поскреб за ухом, потом – в бороде.
– Он вам и сам скажет, – ответил он с хитрецой и стал собирать со стола посуду.
В эту минуту, будто он только и ждал, пока о нем заговорят, в комнату вошел «барич».
Третий, самый младший из сыновей Барадлаи, был стройный, худощавый и узкоплечий юноша. У него было чистое, по-детски наивное лицо, которое выражало подчеркнутую учтивость; он высоко закидывал голову, но не из гордости, а потому что его очки в тонкой золотой оправе постоянно сползали на нос. Когда он поздоровался за руку со своим братом, тот невольно вспомнил, что в определенных кругах высшего чиновничества существует особый ритуал, согласно которому с различными людьми следует здороваться по-разному, в зависимости от занимаемого положения.
– Здравствуй, Енё, какие новости принес?
Всем своим видом Енё старался подчеркнуть конфиденциальный характер предстоявшего разговора.
– На этот раз ты угадал. Я действительно принес тебе новости. Не отошлешь ли ты господина Пала?
– Пал, можешь идти обедать!
Однако господин Пал не желал поступаться своими правами старого слуги и спокойно отвечал:
– Вот приберу со стола, тогда и пойду!
Братьям пришлось смириться.
– Закуривай, старик, – угощал брата Рихард.
– Благодарствую. Твой табак слишком крепок.
– Верно, боишься, как бы твой начальник не заметил, что ты курил контрабандный табачок, – съязвил Рихард. – Ну, этот старый ворчун наконец убрался. Можешь говорить.
– Пришел сообщить тебе, что получил письмо от мамы.
– Я – тоже.
– Она пишет, что, начиная с текущего месяца, будет высылать мне вдвое больше денег на расходы. А чтобы я мог уже сейчас снять квартиру и жить соответственно своему положению, она прислала мне тысячу форинтов.
– А мне наша драгоценная матушка пишет, что, если я по-прежнему буду таким транжирой, то промотаю все свое наследство. И если не стану экономнее, то она не будет больше ни высылать денег, ни платить моих долгов.
– Просто не знаю, как быть. Стоит мне начать роскошествовать, как начальство сразу заметит это. Ты даже не представляешь, какую дурную репутацию приобретает у нас тот, кто ведет жизнь щеголя. Моя карьера будет обеспечена лишь в том случае, если я останусь в полной зависимости от своих начальников. Попробуй кто-нибудь из нас, чиновников, прослыть денди, снять квартиру лучше той, что позволяет его положение, и вообще зажить богаче, чем живет его начальник, – тут ему и конец… За ним закрепится слава дилетанта, и он будет лишен всякого доверия. Я в отчаянии. Ума не приложу, что делать!
– А вот я знаю, что мне делать. Я не могу экономить, когда я на людях. Экономию наводить я могу лишь дома.
– Не понимаю тебя.
– Очень просто. Вот, скажем, я обедаю. Видит меня кто-нибудь? Нет. Если я усядусь перед окном с зубочисткой во рту, кто определит, ел ли я сегодня обед из шикарного ресторана, или уплетал фасоль, которую господин Пал приготовил в качестве гарнира к «ангельским крылышкам»?
– Знаешь что, Рихард? Я пришел с тем, чтобы предложить тебе половину денег, которые мне прислала матушка.
При этих словах Енё даже снял очки, чтобы брат лучше мог увидеть его глаза.