Леонид Рамиров»
Две пары звезд скрестились. И в лучах, струившихся из очей обеих женщин, уже не было слез: они сияли небесной радостью.
Госпожа Барадлаи притянула к себе голову Аранки и, поцеловав ее в лоб, нежно прошептала:
– Дочь моя!
Девушка упала к ее ногам, обняла колени, положила на них пылающее лицо свое, но не вымолвила ни слова. Однако это немое признание было полно глубокого, тайного смысла для всякого, кто способен читать в сердцах людей.
Рука графини покоилась на голове девушки…
Час спустя, к великому удивлению всех жителей деревни, дочь сельского священника, усевшись в фамильную карету Барадлаи рядом с графиней, покидала свое скромное жилище. Обе женщины светло улыбались и оживленно беседовали – ведь у них теперь было немало общих тем.
При виде этого необъяснимого зрелища жена сельского нотариуса немедленно надавала подзатыльников двум своим шалопаям-сыновьям, наказав одному: «Беги за каретой, узнай, куда едут!» – а другому: «Разузнай, что делается в доме священника!» Вскоре мальчишки примчались обратно: первый сообщил, что карета въехала в господский двор, и госпожа Барадлаи обняла барышню, когда они слезли у парадного входа, да так и не снимала руки с ее плеча, пока они поднимались по ступенькам; второй, задыхаясь, выпалил, что церковный служка и сторож говорят, будто дом священника поручено охранять теперь им, так как барышня, мол, отныне будет постоянно жить в замке.
При этих словах тетушка Салмаш выронила из рук корзину, в которой сидела клуша, и, всплеснув руками, воскликнула:
– Вот бы видел это покойный хозяин!
Подчеркнутые строки
С тех пор не проходило дня, чтобы тетушка Салмаш спозаранку не слетала бы в замок – разузнать последние новости.
Был у нее там добрый знакомый – старик дворецкий, который рассказывал ей обычно обо всем, что творилось в господском доме.
Почтенный Мартон Бако и в самом деле никогда не оставлял без ответа ни один вопрос тетушки Салмаш; но вместе с тем он присвоил себе исключительное право говорить нечто прямо противоположное тому, что происходило в действительности. Его сведения весьма существенно отклонялись от истины, больше того, – они зачастую были далеки даже от сколько-нибудь правдоподобного поэтического вымысла; однако почтенный Мартон Бако втолковывал их тетушке Салмаш с такой невозмутимой, серьезностью, что ей даже в голову не приходило усомниться в услышанном.
– Как поживает наша душенька барышня Арапка? – спрашивала, к примеру, жена нотариуса.
– Не знаю. Ночью ее увезли в Вену, – отвечал почтенный Бако.
– В Вену? Зачем же это повезли ее туда?
– На ней женится важный барин.
– Какой такой барин?
– Какой-то секретарь, агент или референт!
– Ах, боже правый! Молодой?
– Лет шестидесяти шести, что ли.
– Да, ничего не скажешь – в годах. И зачем только выходит бедняжка за этакого старика?
– А затем, чтобы освободить с помощью этого барина своего отца.
– Стало быть, его преподобие и в самом деле осужден?
– На галеры!
– Святая Мария! Что ж там с ним будет?
– А вот начнут переправлять галеры из Европы в Америку, так он станет канат тянуть.
– Вот уж впрямь страшное наказание!
– Что и говорить!
Почтенный Мартон Бако, как мы уже заметили, преподносил все эти новости с серьезным выражением лица, и тетушка Салмаш готова была поклясться, что каждое его слово – святая правда.
Однажды утром она нагрянула к доброму кастеляну с вопросом:
– Правда, что вы гостей ждете?
– Ждем. Вам-то откуда известно?
– Сегодня утром я по привычке гляжу на замок и вдруг вижу – в правом крыле все трубы дымят: топят, значит, в тех комнатах, где прежде не топили. Видать, ждут кого-то. Кого же, а?