Старик указал комнатку, предназначенную для Элиля. От стены до стены два шага. В узкое окошко под самым потолком можно рассмотреть кусочек голубого неба. По вечерам заглядывало приветливое солнышко. Стены комнатки грубо оштукатурены и расписаны сценами из жизни богов. Краска выцвела, а штукатурка местами покрылась трещинками. Из мебели – только низкая лежанка с соломенной подстилкой, сверху кусок вонючей козлиной шкуры: хочешь, на шкуре спи, хочешь, ей укрывайся. А ночи бывали прохладные, когда западный ветер завывал под крышей и врывался в окошко, теребя паутину в углах. Справа и слева за стеной находились такие же маленькие комнатки, в которых спали рабы. Невольники выполняли различные грязные работы при храме. Их считали чем то вроде собак… Нет, сторожевых псов ценили выше. Даже к вьючным ослам лучше относились.
По утрам всех созывали к молитве. Невольники, стражники храма и низшие жрецы собирались во дворе, всего человек сорок. Кастраты пели гимн Мелькарту, остальные подпевали. После, служители рассаживались за два длинных деревянных стола. Грязный повар, с ним два его помощника приносили котлы с кашей и вареной рыбой. Жрецы и стражники садились за один стол, невольникам отводили место за другим. Еду раздавали: сначала жрецам, потом стражникам. Все, что осталось в котле, делили невольники. Элилю обычно доставалось не так много: пару ложек каши и рыбий хвост.
После завтрака обитатели расходились по службам. Младшие жрецы стояли у ворот храма и зазывали горожан делать жертво-приношения, предлагали погадать на будущее или составить заклинание к счастью, продавали волшебные амулеты. Если попадался богатый заморский торговец, всеми правдами и неправдами завлекали его в храм, где предлагали красивых юных жриц, обещая море блаженства и удовольствий – и все во славу Мелькарта. Невольники, обычно кастрированные безбородые юноши брели в порт или на торжища. В их обязанности вменялось выпрашивать милостыню, а так же торговать телом.
Элиля посылали драить мозаичный каменный пол в храме перед алтарем. Как только он заканчивал с полом, вручали шерстяную тряпочку и заставляли начищать бронзовые светильники. Из одежды ему полагалась только набедренная повязка, да веревка вокруг шеи с деревянной табличкой. На табличке было написано черной краской, что сей раб принадлежит храму бога Мелькарта.
Лишь только солнце проходило зенит, служителей созывали на обед, за те же деревянные столы. На этот раз в миску плюхали ячменное варево, пахнущее мясом, и опять кусок рыбины. Естественно, мясо из похлебки доставалось жрецам, причем – много мяса. Жрецы на обеде даже к рыбе не притрагивались – все отдавали невольникам. В полдень Элиль наедался вволю, так как попрошайки из порта приходили только к темноте.
После обеда, Элиля отправляли разбирать жертвоприношения, что скопились за день: фрукты в одну корзину, овощи в другую, зерно по кувшинам, масло отдельно и так далее…После вечерней молитвы – ужин из пареных овощей – бурда еще та – и немного фруктов.
Элиля запирали на ночь в комнатке. Он засыпал моментально, устав за день, но иногда просыпался среди ночи, от сердитого завывания морского ветра, приносящего запах свободы. Лежал без сна и долго глядел в потолок. Печаль сдавливала грудь. Как быть дальше? Невозможно всю жизнь прозябать в рабстве – лучше смерть. Попробовать бежать… Никак не хотелось расставаться с надеждой, что дядька выкупит его из плена. Но проходил день за днем, а он так и оставался в неволе. Мальчик с ужасом начинал замечать, что привыкает к своему положению – к положению твари, стоящей ниже, чем бродячие псы. Он – рожденный свободным, воспитанный воином… Порой, в отчаянии хотел наложить на себя руки. Начал подумывать, как бы с кухни стащить нож и вскрыть вены… Но – нет! – сразу же отгонял от себя эти мысли. – Сначала надо попытаться бежать. Убить себя он всегда успеет. Бежать – сейчас главная цель его жизни. Вдруг с тоской вспоминал отца, мать, сестер. Вновь шептал ветру заговор старшей сестры, подняв глаза к темному прямоугольнику окна:
Бог Грозы, мой покровитель!
От стрелы твоей загорается могучее дерево,
Скала рушится от голоса твоего!
Но птицу ты не сможешь ранить,
Она невредимая летает перед грозным ликом твоим.
Я – птица! Ты – мой покровитель!
Когда Элиль перебирал жертвоприношения, за его работой обычно следил однорукий старик, воин – инвалид.
– Только попробуй что-нибудь в рот утянуть… Ох, я тебя огрею! – грозил он палкой. И повторял это раз двадцать за день.