Отец долго вел переговоры с посланником лабарны Муватилли. Правитель Великой Хатти предлагал признать власть Хаттусы над Алалахом: подчиниться добровольно. Сулил щедрые награды. Обещал ничем не ограничивать правителя, только принять его наместников, и, в случае войны, ставить войско Алалаха под знамена Великой Хатти. Но отец отказывался, – свобода дороже. Всю историю город Алалах, от самого основания стремился жить вольно. Его подчиняли себе правители Алеппо, Митаннии, Ахеявы, даже как-то он был под владычеством Та-Кемет. Хетты при лабарне Мурсили и при лабарне Суппилулиуме захватывали город. Но свободолюбивые жители каждый раз сбрасывали чужое ярмо. И сейчас Алалах не нуждался ни в чьем покровительстве.
Отец Элиля не хотел вступать в союз с хеттами, или принять покровительство Та-Кемет, хотя его брат Нахит, служивший начальником городского войска, страстно уговаривал его принять предложение лабарны Мурсили. Предупреждал, что северные соседи коварны: кто им не подчиняется уговорами, того мечом заставляют.
Вот, они и пришли…
Рыжебородый вновь заглянул в щель. Тяжелая дверца, закрывавшая трюм отлетела в сторону.
– Мальчишка, вылезай! – гаркнул он.
Зоосе покрепче прижал к себе Элиля, но мальчик осторожно отстранил наставника: надо идти. Яркое солнце ударило по глазам. Свежий морской ветер обжег лицо солеными брызгами.
– Пошевеливайся!
Сильные руки выдернули его из трюма и швырнули на палубу. Элиль поднялся с колен и огляделся. Он находился на крепком боевом корабле с высокими бортами. С каждой стороны по десять гребцов. Жилистые невольники надрывали спины, вращая весла. Ноги гребцов удерживала бронзовая цепь, надежно прибитая к палубе. Корма загибалась полумесяцем вверх. Коренастый кормчий – этот из вольных – умело управлялся сразу с двумя рулевыми веслами. Нос украшала огромная голова быка, вырезанная из дуба. Длинные рога сияли позолотой. Высокую мачту удерживали прочные канаты. Широкое прямоугольное полотнище паруса надулось пузырем. Под мачтой раскинулся полотняный шатер для хозяина судна.
– Сходи на корму и принеси горячей похлебки, – приказал ему хетт. Всунул в руки тяжелую керамическую миску. – Да пошевеливайся! Тебе еще предстоит напоить гребцов и вымыть палубу.
Элиль безропотно направился к корме. Все вокруг казалось дурным сном. Как же хотелось проснуться. Оказаться в своей комнате в Халентуве. Мать позовет к утренней молитве. Потом на завтрак подадут свежее молоко и горячие лепешки. После они с отцом отправятся на охоту… Но сон не проходил. Невыносимая тоска накатывала ледяной волной.
Он шел, осторожно ступая по нагретым солнцем доскам: старался не наступить на спящих воинов. Час был ранний. Плечистые, бородатые корабельщики храпели, укутавшись в серы шерстяные плащи, положив под голову круглые деревянные щиты. Над кормой поднимался дымок. Нос защекотал запах разваренного ячменя с мясом. У Элиля скрутило живот с голодухи.
В большом медном чане тлели угли. Над чаном на цепи качался котел. Кашевар колдовал, заправляя похлебку специями. Он облизал большую деревянную ложку, смачно причмокнул, перемазал в густом вареве рыжую бороду и, торчащие дыбом, жесткие усы. Заметив Элиля, недовольно крикнул:
– Чего надо?
Элиль показал миску.
– Кто прислал? Давай!
Кашевар почти до краев наполнил миску похлебкой. Парок вился над густой белесой жижей. Темными островками плавали кусочки мяса. Элиль побрел обратно, глотая слюну и стараясь не смотреть в миску, даже не вдыхать. Живот прилип к спине. Отчаянные мысли сдавливали грудь. Неужели он теперь – раб! Так и будет носить похлебку, драить палубу… Он теперь не человек. Двуногая скотина. Живой-убитый…
Надо бежать! Кинув быстрый взгляд по сторонам, Элиль увидел справа безграничную изумрудную даль, подернутую утренней сизой дымкой, слева чуть заметно темнела неровная полоска берега.