Он перебирал в памяти все, что делал в последнее время. Была ли ошибка и в чем?
Адамов не спал всю ночь, пал духом и струсил. Пусть уж лучше этот дрянь человек будет на заводе, решил он. Может быть, он разберется в запутавшихся делах, достанет нефти, угля, хлеба. Утром Березовскому на Волгу пошла телеграмма за подписью Адамова:
«На заводе полная анархия тчк За дальнейшее не ручаюсь тчк Вам надо немедленно вернуться».
Березовский не ответил. И еще долго Адамову было тяжело вспоминать о своей телеграмме.
В осенний вечер 1918 года, когда Адамов, сидя дома, без всякого интереса, только для того, чтобы убить время, перелистывал технические журналы, пришедшие из-за границы год тому назад, к нему постучался Дунин. Инженер неожиданно для себя обрадовался ему. Дунин сразу же приступил к разговору, для которого он пришел:
— Анатолий Борисович, сколько инженеров осталось на заводе?
— Всего двенадцать человек.
— Мало. А если было бы больше, все одно это делу не помогло бы.
— Какому делу? — не понял Адамов.
Дунин ответил не прямо.
— Что ж, ушли от нас… Жалеть не будем. Им веры нет. Да и к оставшимся доверия мало. А вам, Анатолий Борисович, верим вполне.
— А почему так? Ведь вы меня не знаете.
— Верим потому, что главное разглядели в вас. Дело вот в чем. Меня назначили председателем рабочей коллегии по управлению заводом. Длинное название, да? Лучше не могли придумать. Потом, вероятно, иначе будет. Зовем вас в члены коллегии. Пойдете? Время тяжелое, передышки не видать. Будем работать вместе, вместе бедовать.
— А что мы можем делать? — тихо спросил Адамов.
— Где можно — работать, остальное сохранять. Помощи нам особой не будет. На себя рассчитывать должны. Пойдете?
Дунин подошел к окну, из которого были видны заводский двор, каналы, — все без движения, видны были не дымившие больше трубы.
— Надо, надо его сохранить, Анатолий Борисович. Придет время — опять будет расти, но уж толковее, чем раньше. Или не верите?
Адамов долго приглядывался к людям, которые стали управлять заводом, и, сблизившись с ними, молчаливо делал о них свои выводы.
С новосборочной эти люди поступили круто, но разве можно было терпеть внутри завода частную мастерскую, мелкое воровство, которое в сумме своей превращалось в наглый грабеж? Адамов также не хотел терпеть все это и не знал, как надо помочь заводу. А эти люди знали. У них нет знаний инженера. Но как мало оставалось знаний у прежних инженеров с офицерскими чинами! И чему служат эти знания, если можно было брать взятки или удрать, как Березовский, и разрушить гильзовую?
Новые люди иногда ошибались, как дети. Но странно, Адамову порой нравились их ошибки. Они помогали ему ближе узнавать тех, с кем он работал теперь.
Впервые от Адамова члены рабочей коллегии услышали, что можно точно измерить силу падающей воды. А на другой день они уже думали о том, как распределить эту силу. Угля у завода не было ни пылинки. Станция работала только от плотины. Рабочая коллегия требовала выкладок — какая у воды силе весною, в июле, осенью. Раскладывали по месяцам — в июне, в июле, в августе свет посаду придется закрыть, все отдать заводу, но больнице оставить. В августе дать клубу, школе. В сентябре включить поселок на два часа, в октябре — на четыре часа в день.
И вот уже сидят у Дунина монтеры и заведующий главным материальным складом. Дунин спрашивает, сколько есть в наличии кабеля, провода, электрических лампочек. Перед ним план поселка. Он морщится, да, морщится от удовольствия, маленький человек с оспинами на лице, и мечтательно говорит:
— Вот на эту улочку свет подадим в рабочие дома. И сюда. Хоть не круглые сутки, а будут со светом. А то раньше только инженерам давали, и то не всем.
— Счетчиков ни одного в наличии нет, — напоминает заведующий складом.
— Эх вы! О деньгах-то скоро совсем забудут. Только по книгам узнают о них.
— Дай-то бог, — откликается заведующий складом, которому прежде порою приходилось туго из-за своей принадлежности к баптистам. — Все зло от них.
— От бога, однако, не меньше зла, от любого — от вашего, баптистского, от еврейского, от православного, — отвечал Дунин. — Вот ведь рабочие, я не об огородниках говорю, и не спрашивают, сколько им платить будут. В больнице теперь без денег, в аптеке, в школе. В Питере через месяц трамвай будет без денег. А вы свое — счетчики, будто Пасхалов.