— Я в церковь не хожу, — обиженно откликался баптист.
Дунин верил безотказно в то, что разрастется Устьевский, что появятся другие заводы, новее, совершеннее, что неизмеримо легче станет труд, что замостят улицы поселка, что помчатся по ним рабочие парни на велосипедах, на мотоциклах, что исчезнут прокопченные, прогнившие дома. Он видел завтра, но не видел путей, которые ведут в это завтра. Потому-то он и думал, подобно многим в то время, что деньги вскоре исчезнут и никогда уж не вернутся.
— И было, было бы так, — с глубокой горечью сказал он, когда в тяжелой практике познал, что пути эти не прямые, а сложные, извилистые, даже мучительные, — если бы не навязали нам войну, блокаду, голод, если бы каждый день не грозили нам новой войной. Да разве можно скинуть им со счета то, что они отняли у нас? Вспомню только, как замирал Устьевский, и дышать трудно.
А инженер Адамов? Верил ли он в это завтра? До веры ему было еще далеко. Но твердо знал он: завод надо сохранить для будущего.
Другу, который жил в далеком городе, Адамов написал:
«Представь себе, если бы меня назначили управлять делом, которого я вовсе не знаю, — скажем, археологией или консерваторией, я бы не выдержал. Я бы отпросился в смотрители кладбища. Один инженер, с которым я виделся в Петрограде, сказал, что это голый нахрап. Нет, совсем не нахрап. Это невиданная черта человека, которую я еще не могу назвать. Я, кажется, нашел. Мой коллега инженер Нейман не решается даже развестись с надоевшей ему скверной женщиной, потому что боится, что за развод при большевиках его накажут белые генералы. А рабочая коллегия берется управлять заводом, потому что не боится белых генералов. Но и в этом еще не все. Я должен найти ответ».
Однажды у Адамова спросили, можно ли разжечь мартены на дровах.
— Да почему вам нужен теперь мартен?
— А как же! Старых запасов скоро не хватит.
— Для чего не хватит?
— Для прокатки.
Оказывается, они подсчитали, сколько стали в болванках осталось на заводе и сколько давала за месяц прокатка при полной нагрузке. Но какая температура плавки в мартеновских печах — этого они не знали.
— Тысяча семьсот градусов, товарищи, — напомнил Адамов. — Какие же дрова могут дать такую калорийность?
Но ему возразили. Вот ведь на Урале чугун плавят на древесном угле.
— Так это же домны, доменки, — деликатно как мог объяснял Адамов. — Их в шутку называли самовары. А мартен не может обойтись без нефти.
С недоумением, почти с ужасом он видел, что не убедил их.
Целую неделю каждый день после работы ломали баржи, вмерзшие в лед, пилили столбы, лежавшие на складах, сломали даже лодки. Это была яростная и нелепая работа.
Старый инженер, собиравшийся покинуть поселок, подошел к нему и тихо сказал:
— Это ж дикари!.. Как вы не понимаете?.. Это ж все равно что заступом пробивать земной шар насквозь.
Адамов не ответил.
Эти люди на его глазах проходили свой курс ошибок. А что, если с такой волей пройти курс института? Что они тогда покажут?
Зимой по вечерам бывали долгие и душевные разговоры Адамова с товарищами по коллегии.
Инженер рассказывал о том, как он учился, о своей молодости и даже об обидах инженерской молодости.
— Все же машиностроение в Петербурге было в руках иностранцев, а мы были при них.
— Да, — подтверждал Дунин, — старый Лесснер, новый Лесснер, Розенкранц, Парвиайнен.
— И в Донецком бассейне иностранцы. И трамвай бельгийский.
Самой памятной обидой для него, Адамова, были любезные и наглые разговоры сослуживца лет пятнадцать тому назад. Адамов работал тогда в столице.
— Кто же был ваш обидчик, Анатолий Борисович? — осведомился Дунин.
— Обидчик, — улыбается Адамов, — был швед, молодой, красивый такой, приятный в обхождении, франт, бабник, кутила, но дельный инженер. Он тоже ходил слушать доклады Чернова, а потом говорил мне: «Чего расстраивается ваш ученый патриот? Конечно, ваши инженеры, простите, плохи. Их учат всему — и их ничему не учат. Гумбольдт сказал о программе Горного института, что ему в сто лет не выучить этого. Но чего вы расстраиваетесь? Страна не пропадет. К вам ездят, у вас работают заграничные инженеры, они привозят все новое. Слушайтесь их. Зачем выдумывать свое?»
Адамов сердито и неловко ответил, что рано или поздно откажутся от этих приездов.
— Никогда, — возразил швед.
— Как? — удивился Адамов. — Что помешает?
— Инструмент, — спокойно объяснил швед.