В частях Юденича собиралась автомобильная колонна палачей. Ей вручили список людей, который передал из Петрограда пробравшийся на радиостанцию шпион. В списке были имена лучших людей рабочего класса, одним из первых — имя Максима Горького. Автомобильная колонна должна была первой войти в город и уничтожить их. Эти люди будут выведены на улицу к подворотне и там убиты и там же брошены. Домовые комитеты бедноты должны их убрать — это будет последняя работа домовых комитетов. После этого войдут другие колонны, и потом уже можно пригласить иностранных дипломатов и журналистов.
Но рабочий город не отдавал свою твердыню во власть случайности. Он знал о решении Ленина: Петроград в опасности — Петроград отстоять. По гудку тревоги остановилась работа. Каждый район собирал силы для ответного удара. Люди получали оружие, патроны, наскоро повторяли те приемы боя, которые знали прежде, или наскоро им обучались.
Рабочий Петроград выходил за стены города, чтобы вместе с Красной Армией принять бой не в городской черте, а на подступах к великой твердыне.
7. Бронепоезд уходит с завода
Чебаков на одной из улиц увидел человек десять знакомых ему людей. На углу стояли устьевские подростки. Они смотрели по сторонам и о чем-то переговаривались.
— Сморгонская гвардия, вы тут что? Садитесь ко мне. Айда домой!
Подростки не отвечали. Надо было бы узнать, зачем они попали в Питер, но приходилось торопиться. Получив то немногое, что ему дали, он повернул обратно. У ворот склада его догнал человек в военной одежде.
— Эй, Устьево! — крикнул он, подбегая. — Звонили, чтоб ты другой дорогой ехал.
— А что?
— Да всякое может быть на Московском шоссе.
— Неужто? Прорвался уже? — У Чебакова захватило дыхание.
— Нет еще. А только ненадежно. Ты через Невскую заставу поезжай.
— Да там дорога вся в ямах.
— Проедешь. Выполняй, дед, приказание.
И машина пошла к Невской заставе, чтобы там выехать на старый тракт, проложенный вдоль левого берега Невы.
При выезде из города стряслась беда. Шофер и животом на капоте лежал, и на сырой земле под машиной, продувал трубку, подвинчивал. Чебаков ходил возле машины, ничего не говорил, только нетерпеливо переминался с ноги на ногу. Шофер вдруг накинулся на него:
— Надо было по Московскому ехать! Там не так разбито.
— Да не моя воля, Петенька, — взмолился Чебаков. — Поедем, а?
— Поедем! — Шофер сплюнул с ожесточением. — На таких машинах на том свете дрова возить. Доставай другой транспорт.
— Да где я его достану?
— А я что могу? Ничего целого нет. На! — И шофер поднес к лицу Чебакова сломанную часть.
Чебаков уныло огляделся. Деревянные дома тут стояли аккуратные на вид, некоторые с геранью на подоконниках. «Вроде как Груздевка», — сказал сам себе Чебаков. Ему приходилось раньше слышать, что здесь живут владельцы небольших призаставских извозов — по две-три лошади. Что-то они теперь делают? Он постучал в дом победнее.
— Чего тебе? — Человек в галошах на босу ногу испытующе глядел на него.
— Да вишь какая оказия приключилась. — Чебаков рассказал все как было.
— Лошади мобилизованы.
— Ты, что ли, хозяин?
— Какой я хозяин? Хозяин в тюрьме за саботаж. Дом на меня оставлен.
— Так помоги. Не знаешь ли, у кого лошади?
— Может, и есть у кого. Да не поедут. Чем платить будешь? Соль, мыло, нитки есть? Сахар?
— Соль есть. Леденцы. — Чебаков ввиду крайних обстоятельств решил отдать половину конфет, которые ему отпустили на складе.
— Леденцы не то. Есть одна лошадь, да не в силе. Почитай, что процентов на тридцать разбитая. Потому и не взяли.
Человек вышел вместе с Чебаковым на улицу, приподнял брезент, прикрывавший груз, и сказал:
— Значит, соль и леденцы. Двенадцать штук их у тебя, две беру.
Чебакову хотелось ответить: «Черт с тобой», — но он удержался и спросил:
— Когда на месте будем?
— К вечеру.
Они переложили груз на телегу, в которую была впряжена смирная лошадь.