Три раза вызывали Бурова в уезд. И уговаривали, и грозили, и опять предлагали здравоохранение. Все обошлось. Только Микеню пришлось отставить от комиссии. Его временно перевели в сторожа при исполкоме.
Опять Буров ходил за семь верст на работу. Ходил в морозы и в оттепель, ни от чего себя не освобождал. Собирал он всю волость на возку дров: надо было спасать железную дорогу. Затемно объезжал Родион деревни, хутора. От хуторов отделялись дровни. Брали из дому сбрую поплоше и нарочно рвали ее в лесу. Буров снимал с воза пук веревок, бросал хуторянину.
— Почини, хозяин.
Микеня предупреждал Родиона:
— Ты в лесу оглядывайся. Тебя могут возом сшибить. Скажут потом, что темно было, не разобрали. Это они совсем просто обделают.
Наравне с другими Родион грузил дрова. Знал, что за каждым его движением следит много глаз. Ему удалось прибавить от себя что-то новое в простую работу. Не было в этих местах сноровки возить лес. Не знали ни палки-закрутки, ни морского узла, который крепко держал воз. Родион показал и увидел, что это простая новинка прибавила ему авторитета больше, чем речи.
— У ломовиков в Петрограде видел. Только и всего, — объяснял Родион.
— Одна ночь по чугунке, — говорил Микеня, — а для нас это как другое царство. Вот жизнь! Даже про палку-закрутку до войны не узнали.
— Это верно, — тут вмешивался кто-нибудь из ехидных мужиков, — одна ночь по чугунке, а мы темные дураки. Только теперь и узнали про палку-закрутку. За это поклониться надо человеку самым низким поклоном.
Нет, не враг это говорил, совсем не враг, а своего рода деревенский скептик. Такой мужик — ехида, неглуп от природы, но видел он в жизни одно и то же и потому на все махнул рукой. В Микене живут и тоска, и надежда, и вера в конечную справедливость, а у этого — только глухая тоска, которая давно уже притупилась. Вот и живет человек с притупившейся болью, смотрит вокруг неглупыми глазами. Но ничего нового нигде не видит.
— У городов можно и другому поучиться, — отвечал Родион.
— Чему же?
— Приходи как-нибудь вечером, расскажу.
— А покамест возить?
— Возить, чтоб города не вымерли.
— Эх… — неслось с воза.
— Да ты не кряхти. Ты без городов Пащенкова не прогнал бы.
— Пащенков это вчера, а завтра что, мил человек, товарищ?
— Завтра умнее будет.
— Это как?
— А так. И наука тут на полях будет и машины.
— А покуда палка-закрутка? — мужик-ехида не сдавался.
— Да вы и ее не знали. Ты не стар, многое еще увидишь. А сыновья наши дальше пойдут.
— Сыновья, сыновья… — вяло откликался мужик-ехида.
— А ты что, не хочешь жить для них?
Это действовало, как неотразимый аргумент.
— Не так чтобы… — начинал было мужик-ехида, начинал и не сразу продолжал: — Как же они все-таки жить-то будут, сыновья?
— Лучше нас. Богаче.
Некоторое время ехали молча, а потом опять начинал мужик-ехида:
— Ты еще скажи, что сыны-то наши будут, как пащенковский наследник, на двух колесах катить.
— Будут. Непременно.
— Ну, это уж ты, Родион Степаныч, того… Сказки сказываешь.
И с возов несется смех.
— Черти! — Родион сердится. — Гадали вы, что пащенковскую землю отберем? Это вам не сказки? А велосипед — сказка?
Но мужик-ехида, а с ним и другие не сдаются на такой довод.
— Не то оно.
— Почему не то?
— Потому что то — одно, а это — другое. И совсем оно разное. Без земли нам смерть, а то баловство одно.
И так случалось нередко. В то, что к прошлому не вернуться, мужик-ехида верил, но, когда речь заходила о реальных чертах будущего, хотя бы побочных, шелестел смешок мужицкого недоверия.
И все-таки крепла связь между ними и Родионом, в нем они видели, быть может и неосознанно, гарантию в том, что не владеть больше Пащенкову отнятыми у него землями, что не отойдут земли к хуторам и не прольется из-за них кровь на этих полях и дорогах.
А подводы с хуторов? Они с исправной сбруей, с сытыми конями шли позади, смешок недоверия оттуда долетал, а вопросы Родиону — никогда.
Зима проходила. Рухнули дороги, ведущие на станцию и к волости. Вода подступила к самой избе Родиона. Выйти он не мог. Микеня пробрался к нему на ходулях. Он стукнул в окошко.
— Здорово, арестант!
Родион, сидя у окна, перелистывал старую, случайно привезенную тетрадку и снова узнавал, что сумма углов в треугольнике равна 2d. Так учил его когда-то Башкирцев, — где-то теперь Андрей? В углу избы пришлось поместить телку: хлев залило. Телка тревожно глядела на Родиона фиолетовыми глазами: ребята все норовили взобраться на нее.