— И всегда у вас расчетец, — продолжал Буров. — Когда ты на станцию дрова возил — не вязал груз, как я показывал. Хоть и лошадь портил, а все чтоб не по-нашему. Как к себе на хутор — так и палка-закрутка.
— Это было, — подтвердил Микеня. — Сам я видел. Было это.
— Кто кого судит? — Мишка задыхался. — Врешь! Не будет вас к осени.
— А вдруг будем? — Родион улыбнулся. — От этого ты и ночей не спишь.
— Вот ведь как ты дергаешься. Этак и до падучей недалеко, — добавил Микеня.
Мишка, подняв винтовку, прыгал вокруг них. Его спутники молчали, потупившись.
— Ну, а теперь, Сомин, расскажи, как ты уговаривал генерала Куропаткина командовать вами? Что он ответил тебе, а?
Сомин оторопело глядел на Бурова. Откуда он узнал то, что было строжайшей тайной? Ведь Куропаткин живет за две сотни верст отсюда, в другой губернии.
За два дня до этой встречи в поле к Родиону явился с повинной дезертир. Он, плача, упал в ноги. Родион и Микеня подняли его, и Микеня сказал:
— Чувствуй, с кем говоришь. Этот человек тебя насквозь видит. Он только и поможет тебе.
Родион сделал Микене знак помолчать.
Дезертир рассказал, что еще в начале лета Мишка Сомин побывал у генерала Куропаткина в Холмском уезде, Псковской губернии.
— У того Куропаткина, что в японскую войну командовал? — Спросил Родион.
— Ну да. У него под Холмом именье небогатое. Именье, значит, отобрали, а ему землю под огород выделили. Вот и живет. Бумага у него из Москвы имеется, чтоб не трогали. Это, значит, ему выдали, как из тюрьмы его выпустили, а у него бумагу взяли, что ни во что мешаться не будет.
Прослышав о Куропаткине и явившись к нему, Мишка Сомин заявил, что в его уезде есть с тысячу дезертиров, и если генерал возьмет их под свою руку, то они будут во всем ему повиноваться. Но Куропаткин ответил Сомину:
— Дезертирами я не командовал. Пошел вон!
С тем и вернулся домой Сомин, злой как сатана.
— Ну, Сомин, как оно было у Куропаткина? — спокойно спрашивал теперь, стоя под дулом винтовки, Буров.
— Брешешь, не ездил я к Куропаткину! — Сомин был в бешенстве.
— Выгнал он тебя.
— Вот что, Михаил, — предложил вдруг Микеня, — иди-ка ты за нами. Сдашь оружие. И выйдет, что ты вроде с повинной пришел. За это большая скидка будет.
— Давай часы! — закричал Сомин.
Буров отдал.
— Теперь идите.
Они повернули. Сзади щелкнули затвором. Прошли несколько шагов. Раздался выстрел. Мишка Сомин стрелял поверху. Обернулись — бандитов уже не было на том месте. Только из ржи раздалась матерная ругань — ругался один Сомин.
Микеня со слезами на глазах стал обнимать Родиона.
— Да ты же его одним только словом свалил, как другой кулаком, — говорил он, всхлипывая. — Как же это ты можешь, друг, а?
— А он и так шатался, — объяснил Родион. — Вот я и понял это.
Когда кончался год, в волости стали поговаривать о том, чтобы наградить Родиона, — работал он даром. Решили купить ему сатину на рубаху и шерстяной материи на брюки. Буров совсем обносился. Наградить не удалось: ни того ни другого не нашлось во всем уезде.
В декабре Родион слег. Врач сказал, что без операции не обойтись, предлагал ехать в уезд. Родион, подумав, ответил:
— Нет, поеду в Устьево. Если уж помирать, так там.
Родиона немного подлечили в уездной больнице. Перед отъездом произошло то, что наполнило его какой-то особой, еще не испытанной радостью. А случай был совсем незаметный. Родион в халате сидел в больничном садике и читал последний номер уездной газеты, отпечатанной на оберточной бумаге.
— Не помешаю вам, Родион Степаныч? — раздался знакомый голос.
Землемер Севастьян Трофимыч сел рядом, сняв фуражку.
— Хочется сказать вам, а робею, как мальчишка. Видимо, здорово я испакостился, а? Вы напрямик скажите.
— Здорово, но, вероятно, не вконец. — Родион не сразу пришел в себя от этой неожиданности.
— Вы тогда меня в шею. Я обозлился на вас. Неделю пьянствовал, а потом стало сходить с меня это. Не верите?
— Начинаю верить.
— Да ведь не такие годы, чтоб заново родиться.
— А вы поменьше копайтесь в себе. Вы попроще, Севастьян Трофимыч.
Землемер схватился за сердце.
— Ох, и ноет, проклятое! Лечь мне, что ли, рядом с вами в больницу? Нет. Назад приедете?