И до войны бывали напоминания, что не все-то в стране благополучно, но жизнь в поселке шла своим чередом.
Правда, однажды грянуло острое испытание.
У себя в кабинете он услышал раскат ближнего взрыва. Спустя несколько минут ему доложили, что произошел взрыв в меднокотельной.
— Жертвы?
— Имеются, ваше превосходительство.
— Сколько?
— Еще неизвестно.
— Шинель!
Он сам отправился туда, где произошло несчастье. Так поступил бы и Вильсон.
Меднокотельная была окутана желтоватым дымом. Сербиянинов сразу же увидел, что пожарные работают бестолково. Суетливо бегают и не могут сбить языки пламени.
— Это тушение пожара или репетиция? — спросил он начальника команды. — Почему не пробираются внутрь?
— Ядовитые газы, ваше превосходительство.
— А респираторы?
— Увы…
— Что «увы»? Есть они или нет?
— Их нет.
— За это «увы» пойдете под суд. Отстраняю вас. Помощник, займите его место.
Жертв было много, но никто под суд не пошел. Начальник команды вымолил прощение — ему уже немного оставалось до пенсионной выслуги. Как же тут не простить человека, с которым прослужил десяток лет? Ведь есть какие-то неписаные обязательства перед кругом своих людей.
Потом было несколько неприятных часов. Докладывают о приезжем из столицы. Его нельзя не принять — это депутат Государственной думы. Входит высокий плотный человек, несколько похожий на рабочего Бурова, который на плохом счету у полиции. Об этом депутате Сербиянинову сообщили, что он социал-демократ и большевик. Начальник завода не вполне разбирался в этом.
Разговор начался официально.
— Чем могу служить?
— Я к вам по поводу несчастья. Хочу узнать о результатах расследования.
— Расследования не будет. Не считаю нужным производить его.
— Но ведь имеются жертвы.
— Там, где котлы и машины, всегда, увы, возможны жертвы.
— Я сам рабочий и знаю, что их можно предупредить.
— Не во всех условиях. Вы, вероятно, слышали о несчастье на пороховом заводе. Там жертв гораздо больше, чем у нас.
— Не только слышал, но и был там. Начальник завода сказал мне, что сам осеняет себя крестным знамением, когда посещает цех. Вероятно, это единственная мера предосторожности. Теперь я вижу, что и на Устьевском заводе обстоит так же.
Эту колкость пришлось стерпеть — все-таки депутат Государственной думы.
— Чем еще могу быть вам полезен?
— Я все выяснил.
Вильсон пошел бы на кладбище, когда хоронили жертв взрыва. Но ведь это были другие далекие времена — без политических партий, без Государственной думы, без тайных революционеров в цехах. Сербиянинов на кладбище не пошел. Он послал венок, мастеров из самых верных и старого инженера. Но слышал он издали «вечную память», которую пел возле братской могилы тысячеголосый хор. Пение заметно отличалось от церковного чем-то неуловимым, и Сербиянинов нервничал. Ему сообщили, что у братской могилы депутат Государственной думы произнес речь, которая может возбудить беспокойство. Но это уже дело жандармов. Похороны прошли, несчастье забывается, Устьево остается Устьевом.
И в первый год войны Сербиянинов оставался спокойным. Шли молебны о даровании победы армий — на них можно было видеть немало рабочих. Он-то понимал, что скорой победы не следует ждать. Но то, что случилось осенью пятнадцатого года, потрясло Сербиянинова — потеря Польши, быстрая сдача первоклассных крепостей, ужасающая нехватка снарядов.
Его старый знакомый генерал Дубницкий, поставленный управлять Путиловским заводом, говорил ему о том, что отступление из Польши было беспорядочным, позорным, таким, как в японскую войну. Сравнение было страшным, и оба не решались подумать ни про себя, ни вслух о том, что произошло в городах после военных неудач девятьсот пятого года.
Скоро стало плохо с углем, с хлебом, с мясом. Начались волнения в столице. Они, правда, через несколько дней окончились, но оставили после себя еще одно напоминание о девятьсот пятом годе.
Теперь Сербиянинов чувствует себя менее уверенно и позволяет открыть в поселке потребительское общество и выбрать рабочих в правление. Но войска закрепились на новых позициях. Волнения подавили. Старый порядок, видно, удержится. Стало быть, чет. Но скоро с досадой он убедился в том, что чет вышел ненадолго. Нечет за нечетом весь год подряд в какой-то дикой скачке. Бунты идут не только в городах, но и в армии. Деревенская страна не может накормить свои города, а города не могут дать вдоволь оружия.