Через месяц Родион вернулся в Овчинниково.
2. Год на исходе
Год, самый тяжелый из всех годов, подходил к концу. Этот год кровно сближал людей или разделял их навсегда. Он роднил навеки, до последнего вздоха тех, кто дрался за свою землю, за свои заводы, за свою новую родину. Эти люди железной цепью окружили сердце страны и, отстояв два славных города и последний десяток губерний, снова понесли свои знамена к далеким рубежам.
Но еще не скоро узнают на заводе о всех его жертвах.
Где только не пролилась кровь устьевца! На Урале, в песках Каспия, на глухих станциях Северной железной дороги, ведущей к Архангельску, на поляне возле Ямбурга, где стоит одинокая сосна.
…Весною, когда растаял снег, в одном из оврагов в Заволжье нашли шестнадцать трупов. Это были бойцы из продовольственного отряда № 511, который попал в кулацкую засаду.
Номер пятьсот одиннадцать. Какое короткое название отряда! Частички той беззаветной армии рабочих, которая в незаметной, труднейшей борьбе, где был лишь один, но тяжкий рубеж — хлеб, спасала и города, и наше будущее. За эти битвы не давали отличий, и неизвестными остались многие герои. Весь продовольственный отряд № 511 состоял из рабочих Устьевского завода.
Зимой узнали о том, что на Южном фронте погиб Буянов.
Товарищ рассказал устьевцам о его последних днях. Буянов был по-прежнему порывистый, нервный, горячий и внешне такой же, каким его знали раньше, — жилистый, смуглый. Если в жарком споре ему не хватало нужного слова, он колотил себя фуражкой по колену, нервно дергал себя за усы и ужасно волновался — совсем-совсем такой же Леня Буянов, каким помнили его в поселке. Но теперь это был твердый, вполне нашедший себя человек, и ничего не осталось в нем от той недоуменности, с которой он, бывало, говорил о временных своих спутниках по семнадцатому году — о Козловском, о старике Берге.
За Волгой со стареньким «лефоше» на боку разъезжала Анисимовна. Случай спас ее от гибели. Перед тем, как продовольственный отряд № 511, в который она была зачислена, попал в кулацкую засаду, Анисимовна заболела воспалением легких.
Ее свезли в больницу, и там произошла встреча, которая ошеломила ее. В ожидании, пока ее отведут в палату, она полулежа поместилась на скамейке в полутемной комнате, где топилась печь. Человек, мешавший в печи кочергой, показался ей знакомым.
«Нет, не может быть, — подумала Анисимовна. — Зачем ему тут быть? Просто мне от болезни мерещится».
Но человек обернулся, и Анисимовна почти с испугом поглядела на него. Это был Берг, совсем постаревший, с копной растрепанных седых волос, с выцветшими, недобро глядевшими глазами. Он, кажется, не узнал ее.
— Зачем держите его на черной работе? — спросила потом Анисимовна у врача. — Стыдно вам так со стариком обращаться. Он много знает. Мог бы по культурной части работать.
— Да вот подите. — Врач с досадой махнул рукой. — Знаем, кто он такой. Когда Учредилка сидела в Самаре, эсеры возили его, как картину.
— И у нас это было.
— Потом он отказался от такой рекламы. А тут и красные пришли. Предлагали ему теперь и школу и библиотеку на выбор. Отказался. Желаю, говорит, смиренно умереть под сенью бывшего земства. Так и сказал. Непонятный он человек.
— Значит, злобу держит в себе. А на кого эта злоба?
С брезгливым сожалением глядела она на старика.
— Пробовал с ним говорить — не хочет. К себе звал — не идет. Все молчит. В свободную минуту выйдет на крыльцо, глядит вдаль и молчит. Мы для него и валенки раздобыли. И газет не читает. Просили выступить с воспоминаниями. Не согласился. Сказал, что все это умерло в нем.
Берг топил в больнице печи, прибирал. Сторож удивлял крестьян мудреными оборотами речи.
— Свободный землепашец Козлов! — вызывал Берг. — Пожалуйте на прием к терапевту. Оботрите ноги, свободный землепашец.
Крестьяне недоуменно глядели на него: что, мол, за человек такой?
Как-то утром, когда Берг растапливал печи, Анисимовна, уже вставшая на ноги, бродившая в больничном халате по коридору, сказала ему:
— Не так бы вам доживать надо, Алексей Семеныч. Модестычу еще годится такое, а не вам. Зачем вы так чудите? Нехорошо.
Старик не обернулся и не ответил. Только показалось Анисимовне, что он вздрогнул. Анисимовна вздохнула и отошла.
Был Берг одинаково неприятен всем. Так он и умер в конце года в полной отчужденности от людей.