Дунин внимательно поглядел на него.
— А раньше ты никогда не отрывался?
— Ты про что? — Герасимов опустил глаза.
— Про то, что ты сам не забыл. Придется напомнить. Не видели мы тебя в июле. И не верю я, что ты тогда из-за споров с роднею в деревне просидел.
Хозяин возразил с тем жаром, которого от него не ожидали:
— А потом? Я на фронте был. Вы же знаете. В приказе отмечен был, личное оружие есть. Что я, не покрыл этим вину?
— А что раньше было — заслуга или вина? Что Ленин говорил? Вспомни. С большевика спрос куда строже, чем с беспартийного.
Кричали на Герасимова, а у самих кошки на сердце скребли. Одно дело Лапшин — тому еще до Октября совсем перестали верить. Тогда еще поняли, что рано или поздно, а придется его выгнать. Но о Герасимове так не думали. В июле что-то неладное случилось с ним, но потом же видели его под Пулковом, и в октябре был на своем месте.
Ездил Герасимов в Москву. Однажды утром он позвонил на квартиру Башкирцевых и в темной прихожей напрямик спросил Елизавету Петровну:
— Может, ты меня и пускать не хочешь? Объяви — уйду.
— Снимай пальто, входи, — мягко сказала предупрежденная обо всем Елизавета Петровна.
Пили чай. На коленях у Елизаветы Петровны сидел сын. Гость и не спросил, как его зовут и когда он родился. Долго и скучно рассказывал Герасимов о своих обидах. Он не говорил, а словно перелистывал нескончаемую книгу обид.
В партии Герасимова восстановили. Но партийный билет вернулся к опустошенному человеку. В Устьеве он больше не бывал. Не приезжал он и тогда, когда другие собрались проводить старого товарища в последний путь.
6. Белая улица
Словцо пришло оттуда же, где рождались невеселые, но иногда меткие слова. В заводский комитет явился никому не известный парнишка лет семнадцати. Он даже не назвал себя, потребовал:
— Давайте работу.
На бирже труда и в союзе металлистов ждали своей очереди сотни опытных рабочих. Многие вернулись из провинции, понадеявшись на то, что завод развернется быстро, и теперь сидели без дела.
Парнишке отказали. Он поднялся наверх, в директорский кабинет. Дунин посоветовал:
— Поживи пока у батьки с маткой. Или нет их у тебя? — спохватился Дунин: много в поселке бродило бездомных подростков.
— Все одно что нет.
— Отец работает?
— Работает у вас на заводе шлифовщиком. А меня выгнал, — угрюмо объяснил подросток.
— Выгнал? За что?
— Ни за что. Иди, говорит, на белую улицу.
Слово ударило Дунина в сердце.
— Постой! Постой! Куда?
— Батька говорит, в каждом городе такая есть. Спроси, говорит, добрые люди укажут. — Все это подросток рассказывал со злобой, вертя смятую кепку в руках, опустив глаза.
Спустя четверть часа в кабинете директора стоял отец подростка. Дунин с первого взгляда понял — рабочий высокого разряда. Он раздраженно сказал:
— Дай-ка расчетную книжку.
Дунин открыл ее, посмотрел пришедшему в глаза.
— Ну? Заработок такой, что другие мечтают. Ты в Спирове жил?
— В Спирове. Вы туда за нами приезжали, товарищ Дунин.
— Помню. Чего ж ты сына из дома гонишь?
— Да меня отец в четырнадцать лет на белую улицу послал. Я и то своему два года прибавил. До шестнадцати держал. Чего ж его кормить-то буду? Это всегда так водилось — как вырос, уходи.
— Всегда? Эх, прибавил ты себе в Спирове деревни, плохой деревни. Знаешь, что на твоей белой улице теперь делается? В гопники мальчишка попадет.
— Ничего. Не пропадет он. Я и до гопа доходил, да не пропал. А теперь оно легче. Городовых да капиталистов нету…
— Спасибо за то, что признал заслуги советской власти, — перебил Дунин. — Но как можно сына гнать — вот о чем я спрашиваю?
— Лишний рот в семействе.
— Так что же, не хватает у тебя на него?
— Хватает. А для чего ему дома околачиваться? Так всегда водилось: подрос — уходи из дома.
Не ожидал Дунин встретить такую жестокую тупость. Всю жизнь его томило то, что нет у них с Пашей детей. Он никогда об этом не забывал.
— Держи сына у себя — и все! — глухо проговорил он.
— Закон, что ли, такой есть, директор?
— Да уж найдем закон. Иди!
Оставшись один, Дунин ходил из угла в угол по кабинету и шептал вздрагивающими губами:
— Я тебе такой закон найду, что все на тебя пальцами указывать будут, скотина. Не одиннадцать часов работаешь, а восемь, и заработок хороший. Это ты принял от новой власти, а сына вон?