Это было сказано небрежно, мимоходом, и в одной этой фразе вновь по-прежнему раскрылся перед Башкирцевым Козловский — мелкий политикан и честолюбец.
«Легко же вы отрекаетесь друг от друга», — подумал Башкирцев.
Он сказал:
— Слушайте, — добрые глаза Башкирцева были уже не добрыми, — когда Колчак выбросил ваших старших коллег из правительства…
— А некоторых и расстрелял.
Козловский сразу же пожалел, что напомнил об этом.
— Да, некоторых расстрелял. А некоторые уцелели и спаслись у нас. Тогда-то в Москве появился Чернов, которого прогнали с митинга в Устьеве. Помните? — Козловский кивнул головой. — И Чернов и его ближайшие дали слово, что будут работать с нами, — покаялись в недавнем своем прошлом. И Ленин сделал все для того, чтобы помочь им, Разумеется, дверь в партию, в нашу партию, была для них закрыта, но хотите делать полезное дело? Делайте, пожалуйста. А чем они ответили нам, которые, в сущности, спасли их, потому что колчаковцы гнались за ними по пятам? Они тотчас начали борьбу против нас. Они вовлекали в нее молодежь. Появились листовочки подлейшего содержания. Где-то достали деньги, устраивали чаепития с пряничками в голодный год, как вы в Устьеве… Помните этот коньячок?
Башкирцев и не подозревал, что именно в ту минуту, когда он упомянул о чаепитиях с пряничками, он стал близок к полной разгадке человека, который сидел против него. Козловский сам принимал участие в таких чаепитиях.
— Мы уже учены не раз. Нас и Краснов учил — отпустили его на честное слово, а он наших убивал на Дону. Если бы уцелели те, кого расстрелял Колчак, то и они сделали бы одно низкое дело с Виктором Михайловичем Черновым. Так что эта кровь вам не поможет. Не играйте на ней, Козловский!
Башкирцев поднялся.
Брахина беспокоило то, что Буров, пусть больной, вернулся в поселок. Это могло осложнить его жизнь, и потому он не искал с ним встреч. Но встретиться все же пришлось.
Летом на той улице, где прежде стоял не то цирк, не то балаган, часто видели бродячих артистов — пожилого мужчину в сапогах с подборами и девочку. Мужчина объявлял:
— Мадемуазель Флора станцует русский танец.
Девочка наскоро надевала потасканный, жалкий кокошник.
— Извините, граждане, мы люди бедные, реквизит у нас маленький. — Мужчина играл на гармони, девочка вступала в круг.
Вечером сюда приходили ребята с Ширхана, мужчина подмигивал, и девочка тоненьким голоском пела похабнейшие песни. Она старательно выговаривала слова, которых не понимала, и вокруг гоготали.
Буров случайно зашел на это место и через минуту потащил гармониста за шиворот в Совет. Там долго писали протокол. Собрались свидетели.
— Девочка — твоя дочь? — спрашивал Родион. — Так ты просто губишь ребенка!
Гармонист не отвечал.
— Да кто ты такой? Откуда?
— Кто я? Да так шляюсь, подрабатываю. — Гармонист пожал плечами, видимо, то, что происходило, нисколько не пугало его.
— Он стреляный, — сказал один из свидетелей, — я его в парке в Детском Селе видел. Тоже скандал вышел. По шее его угостили.
— Девочка — твоя дочь? — повторил Родион.
Тут только он хорошо разглядел ребенка. По росту этой маленькой, худенькой, бледной девочке можно было дать лет шесть. Но, вероятно, она была старше. Большие синие глаза смотрели на Родиона без всякого стеснения, с вызовом, и от этого у него больно сжалось сердце.
— Флора — твое настоящее имя?
— Нет, а что?
— Отвечай.
— Ну, Катя я.
— Он твой отец?
— Нет, он мамкин…
Слово было непристойное, и кто-то из свидетелей прыснул.
— Тише! — Родион стукнул кулаком по столу.
— А мать где?
— К другому ушла.
— Что же нам делать с тобой, Катя?
— Не знаю.
— Его мы арестуем, а вот как с тобой быть?
Но тут случилось то, о чем не мог потом забыть Родион.
От дверей протискался Потап Брахин. Он всегда словно по чутью оказывался там, где назревал скандал.
— Зачем его за шкирку берешь? Он, что ли, один виноват в том, что вокруг творится?
Сколько злости было в голосе Брахина!
— Ты, Потап Сергеич? Ты это говоришь?
— Ты скажи тем, кто Гостиный да кабаки открыл! — яростно кричал Брахин, — Они в этом разброде виноваты. А мух легко ловить.
— Ты за кого заступаешься, Потап? Опомнись.
— За белую улицу, — донеслось из угла.
— За белую улицу?
Брахин был в ярости.
— Не того еще дождетесь. Протасова дождались. Еще такое увидите.
— Хватит! Выйди отсюда.