— Что же вы хотите, — говорит он квартирной хозяйке, — мелкобуржуазная страна и великие цели. Отсюда все противоречия, м-м, пых-пых!
— Ну, а дальше что? — хозяйка, из бывших столичных дам большого света, не вполне понимает жильца.
— Дальше? Новые противоречия. М-му, пых-пых!
Вот она, найденная Грибковым формула, которая оправдывает его вечную робость. Сложностям не будет конца, и ничего он, Грибков, не может улучшить. И идут, и идут тоскливые годы, наполненные робостью, а потом и полуработой. Он встречает Любикова.
— Петр, ты постарел, однако.
— Э, ведь нам еще не сорок. Пойдешь ко мне?
— Куда? — С Любиковым было бы неплохо. Грибков считает его сильным человеком, который может оградить подчиненного от многих сложностей.
— Куда? В любезное Устьево поедем.
— Ой, нет! — Грибков пугается.
— Чего там нет! — Для Любикова нет никаких сомнений, и это действует на Грибкова. — Городским головой будешь — колодцы рыть, школы отапливать, жалобы разбирать.
— Да как примут там?
— Примут, Осип!
И Грибков становится председателем Совета в Устьеве. Он сразу же убеждается в том, что его окружают неожиданные сложности. Какую же часть их возьмет на себя Любиков? Он по-простому говорит с устьевцами и пытается шутить по-простецки, но эти шутки иногда оборачиваются против него. Устьевец за словом в карман не полезет.
— Конечно, хлеб сыроват, — отвечает он женщинам. — Частник выпекает лучше, но берет дороже. У нас давно пекарню не ремонтировали. Потерпите. От родной власти не то еще стерпим.
А ему режут напрямик:
— Ты, Грибков, себя с властью не равняй. Терпеть-то мы умеем, а вот от тебя, бюрократа, ничего не потерпим. Почему с пекарней затянули? Почему частнику пожива, а нам сырой хлеб?
— С пекарней затянули потому, что на другом участке перегнули. Пойми, если бы у нас не было перегибов, стало бы вдвое меньше работы. Нечего было бы разгибать.
— Это брось, Грибков, шутками не играй с нами. Когда с пекарней кончите?
Ох, и неуступчивы же устьевцы! И робеет Грибков. Вечерами он в кабинете Любикова. Любиков неизменен. Он лежит на клеенчатом диване и посмеивается над страхами Грибкова.
— Не паникуй, Осип. Вывезешь. Знаешь, какая нынче разница между пессимистом и оптимистом? Пессимист хнычет: ой, плохо, хуже быть не может. А оптимист не теряет бодрость: ничего, ничего, еще может быть хуже. Ха-ха-ха-ха-а!
— М-му, пых-пых!
Но теперь это все чаще и чаще говорило не о тяжелых раздумьях — о полном бездумье растерявшегося человека. И зачем он попал в Устьево?
4. Строгое напоминание
Буров старался не предаваться воспоминаниям. В них он видел признак душевной слабости. И все-таки они упорно вставали перед ним. Не то что каждый цех, а каждый угол в поселке рассказывал ему о прошлом. И не мог он не подумать о том, что было пережито, когда вошел в помещение партийного коллектива. Он едва справился с горячим волнением, которое вдруг поднялось в нем. Здесь суровый на вид Федя Воробьев, примостившись у входа, наносил на кумач слова боевого лозунга. Вот за этот самый длинный стол присел Бондарев, который нерешительно спрашивал о том, платить ли теперь поставщику по старым долгам. Убрали низкий помост, на котором Андрей Башкирцев глуховатым голосом читал лекции. А разве можно было не вспомнить Филиппа Дунина, смешливого, быстро находившего острое слово, всегда оживленного? А комитетских детей? А тревожные дни в июле, когда летели камни с улицы? А ночи в сентябре, когда сюда тайком свозили оружие и красногвардейцы бессменно дежурили у входа? А сторожиху Анисимовну?
Но вот она сама идет навстречу Родиону. И так же, как другие, она с затаенной печалью всматривается в его лицо.
— Вот опять мы тут с тобой, Родион Степаныч, — говорит она. — Садись. Может, чаем напоить? Я это живо.
Родион почувствовал, что у него слабеют ноги.
— Ты зачем пришел-то?
— К Любикову.
Любиков, пробегая через комнату, развел руками, крикнул:
— Через минутку освобожусь, Родион Степаныч. Весь к вашим услугам буду.
Анисимовна проводила его особым, как показалось Родиону, критическим взглядом.
— Опять я при комитете, Родион Степаныч. Детского-то дома нет. Ребята подросли, распределили их по другим местам. Вот и пришла сюда. Одна я с Колькой. Ну, ребята еще пишут мне.