— Дело не в термине, — ответил сдержанно Сухин, — а в том, что он не соглашался уходить без боя.
— И ему было известно все заранее?
— Да, все. Вас проводить к станции?
Но хирург, вероятно, почувствовал, что отнесся оскорбительно к старому врачу, и попытался смягчить это.
— Извините меня. Я понимаю, как вам тяжело. В конце концов, кто же мы такие, хирурги? Чаще всего — только посредники между вами, терапевтами, и конечным исходом болезни. Мы же видим больного в первый раз только перед самой операцией, а вы его знали раньше. Он вам близок.
Он хотел взять Сухина под руку, Сухин невольно отстранился. В этих словах ему почудилась рисовка, а рисовки он никому не прощал.
Просыпаясь, Родион слабо различал палату. Свет в ней был тусклый, колеблющийся. Казалось, он дышит тем же воздухом, что и в операционной, — терпким, горьковатым, от которого кружится голова. Тело жгла острая боль. И только по ней Родион ощущал свое тело.
Мучителен был каждый вздох. Воздух едва проходил через пересохшую, обожженную гортань.
— Пить! — простонал Родион.
— Родион Степаныч, нельзя, — тихо ответил Сухин. — Потерпите…
Если бы только пережил Родион эту ночь…
Катя ждала, пока он очнется.
Родион собрал все силы, но только и мог сказать:
— Ничего… Ничего…
— Что? — встрепенулась Катя. — Как тебе?
— Легче… будет…
Катя просидела весь день. К вечеру Родион отослал ее домой:
— Иди… Изведешься… Приходи утром.
Родион забывался. С каждым разом становилось труднее открывать глаза. Подвешенная к потолку белая лампа поднималась выше и выше и начинала меркнуть.
Глубокой ночью Родион умер.
Позвонили в Ленинград. Полетели телеграммы в Москву. Они застали там и Дунина, вернувшегося из командировки, и Башкирцева, приехавшего на короткое время из-за границы.
В осенний день двадцать шестого года снова собрались в поселке старые друзья Родиона, последний раз все вместе в Устьеве.
Хоронили Родиона после гудка. Никто не расставлял провожающих. Но они сами стали по годам начала своей дружбы с Буровым. Впереди шли самые старые товарищи. Это было дофевральское подполье, первые дни комитета на Царскосельской, семнадцатый год. Евгений Петров, которого случайно застали в Ленинграде, Дунин, Башкирцев, Дима, люди из первого отряда устьевской Красной гвардии — Чернецов, Горшенин, боевые товарищи по Жлобину. Немного их осталось. Не заняли свое место в этом ряду Федя Воробьев, друзья Павел и Леонид, шестнадцать человек, погибших под Уфой в борьбе за хлеб, — продовольственный отряд № 511.
Позади шли те, кто знал Родиона позже и не так близко, те, кто впервые встретился с ним в его последние годы. Опираясь на палку, медленно и задумчиво шел старый Сухин.
Гроб на руках несли до кладбища. Не раз подставлял под него плечо старый, все еще крепкий Чебаков. Он заботливо говорил низенькому Дунину:
— Дай я за тебя, Филипп Иваныч. Тебе несподручно.
И вздыхал всю дорогу:
— Какой был человек! И сам жил с огромным умом, и другую жизнь мог направить, как инструмент. Мне уж помирать пора было, а он одним своим словом направил меня.
Стоял теплый, солнечный осенний день. В безветрии каналы были недвижными. Еще зеленела редкая трава на берегах.
4. Друзья навеки
Когда возвращались с кладбища, Горшенин сказал:
— Пойдемте ко мне, не могу я вас так отпустить. Когда-то увидимся? До последнего поезда еще часа два.
Да, не скоро еще они увидятся и соберутся ли когда-нибудь все вместе?
Огромные расстояния разделяют их. Горшенин и Дима остаются здесь — в Устьеве, в Ленинграде, Башкирцев подолгу бывает за границей, Петров недавно приехал с Дальнего Востока, Дунин, видно, уедет в Среднюю Азию. Где только нет теперь устьевского рабочего-большевика? Один работает судьей в Архангельске, другой — в пароходстве на Волге, третий управляет банком в Казахстане. Он и у станка, устьевец семнадцатого года, и в колонне людей, одетых в черную кожу, которая с винтовками в годовщину Октября проходит по Красной площади в Москве, по Дворцовой площади в Ленинграде. Это колонна стареющих красногвардейцев. Она первая на параде идет, как напоминание о незабываемых боях. И престарелый боец Парижской коммуны, стоя на трибуне, самозабвенно шепчет им вслед: «Товарищи, те, кто идут вслед за вами, отстоят то, чего добились вы».