Встретив Бондарева, Ноткевич также остановил его.
— Скажи вашим, что забывать не полагается. Вот и правительство пишет, что не полагается.
— Какое правительство?
— Наше с тобой правительство. Новое, теперешнее. Временное.
Ноткевич вынул из бумажника вырезку из газеты.
— Грамотный? Ну так вот, читай: все сделки, что при царе заключены, действительны и теперь. Понял? Царь царем, а деньги денежками.
— Кто закон-то писал? — растерялся Бондарев.
— Сенат, Сенат. Правительствующий Сенат.
После этой встречи Бондарев и другие должники забеспокоились. Собрались, подумали. Говорили с Козловским — вовсе не поняли Козловского. Тогда решили послать Бондарева делегатом к большевикам.
— Полвека у меня Ноткевич съел, — говорил Бондарев, — так я эти полвека назад у него не спрашиваю. А теперь платить или не платить? Опутаны мы.
Буров смотрел на него во все глаза.
— Да неужели платить думаете?
— Не думаем, да ведь оно… как дальше обернется, — замялся Бондарев.
— Ни копейки не платить, Матвей Степаныч.
— Дурак будешь, — ввернул Брахин. — Последний дурак.
— Не платить нисколько. А то дети потом засмеют.
— Не платить. Верно, — сразу успокоился Бондарев. — Так и я понимаю. А то жди, какая будет объявка от собрания и что оно еще учредит такое. Не платить. К чертовой бабушке!
Бондарев с удовольствием глядел на Бурова.
— А насчет Сената…
Бондарев спохватился и стал говорить тише.
— Не может так Сенат написать, что плати и Ноткевичу, и Тавиеву?
Да, темный это и робкий человек.
— Не будет Сенат заниматься Ноткевичем и Тавиевым.
— А ежели все-таки?
— Ну, тогда опять приходи к нам.
Что же еще можно было сказать Бондареву?
— Приду обязательно.
— А пока вот, возьми с собой, почитай про таких, как Ноткевич.
Буров протянул ему тоненькую книжечку, напечатанную крупными буквами.
— Ну? Тут и про самого Ноткевича записано?
— Разберешь, разберешь, о ком говорится.
Бондарев деликатно простился, поправил пышный бант, погладил усы и ушел.
Тоненькая книжечка, напечатанная крупными буквами, называлась «Пауки и мухи». Должно быть, прочли ее все должники Ноткевича и Тавиева. Стариков напрямик называли «пауками», и «кровососами», и «осьминогами». Ноткевич и Тавиев незаметно исчезли из поселка, увезя с собой непогашенные расписки, долговые книги, царские часы и брошки с женскими именами.
Это маленькое событие Буров считал первой победой комитета — победой над чем? Над робостью людей перед недавним прошлым.
12. Выгоняют Реполова
После встречи с Буровым Реполов несколько дней испытывал острую тревогу. Он укорял себя за то, что слишком резко закончил свою беседу с ним. Поехав в столицу, Реполов повез с собой доклад о состоянии завода. Но больше всего ему хотелось, чтобы сейчас же оформили пенсию, хотя разговор с начальником заводов морского министерства адмиралом Корре неожиданно его успокоил.
Корре, с которым Реполов давно был знаком, держался невозмутимо. Он небрежно помешивал ложечкой в стакане чая, а доклад отложил в сторону. Реполов жадно слушал его и завидовал этой уверенности.
— Собственно… Откуда такая тревога? Не могу понять.
— Но как же… Вдруг это все… — Реполов с недоумением посмотрел на адмирала.
Может быть, начальник только бравирует своим спокойствием.
— Разве можно было представить себе, что наши военные неудачи и неповоротливость, — Корре повысил голос, — да, именно неповоротливость власти пройдут бесследно? Ну что ж, к необходимости быть твердым прибавилась еще необходимость быть дипломатом. И даже тонким дипломатом.
— От этого увольте, — бурчит Реполов. — Не умею-с.
— Жаль. А, в общем, это довольно просто. Надо только улавливать настроения малых мира сего.
Корре дотронулся до коленки Реполова и начал пояснять свою мысль.
Он начал с примера, который относится к временам его далекой молодости. Будучи молодым офицером, он по-особому объяснял матросам значение козыряния. Не кричал на них, если они забывали козырнуть, не сажал в карцер. Говорил матросам: «Представь себе, что ты в деревне и выходишь на улицу. Встречается тебе сосед постарше тебя. Ведь ты снимешь шапку, чтоб поздороваться? Снимешь?» — «Так что, сниму, ваше…» — «Вот видишь, я такой же сосед. Только шапку снимать хлопотно, бескозырку. Приложи руку к виску — и пошел своей дорогой».