— Но соседушка наш теперь не тот, что раньше, — злобно проговорил Реполов.
Да, улыбается Корре, не тот. Соседушка стал нахальнее. Не назовет «превосходительством», а только «господином генералом». Что ж, у французов, например, давно уж так. А все-таки существуют у французов и генералы и адмиралы.
— Однако нельзя забыть об убийстве адмирала Непенина, — хмуро напомнил Реполов.
Улыбка сходит с лица Корре. Да, соседушка тут себя показал. И все же он, Корре, спокоен. Спокоен, хотя соседушке на этот раз и не надели петлю на шею, как он того заслужил. Бывало, что свои же солдаты убивали своих же генералов, — и в древности случалось, и в недавнее время. Но убивали неумелых. И надо сказать, адмирал Непенин не всегда поступал так, как требовало сложное время. Некоторые, слишком непреклонные, сами спешат уйти. Корре называет имя одного из чинов морского ведомства. Этот человек застрелился на другой день после отречения государя, оставив записку, что «хамам служить не будет».
Корре пожал плечами. Незаметная смерть, неумный выстрел. Время покажет, кто кому служит — они соседушке или соседушка им. Всего неделю назад было гораздо хуже. А теперь соседушка наорался, и его, пожалуй, можно будет взять в руки, но постепенно, только постепенно. Генералы остались на своих местах, а новые комиссары помогают генералам. Сербиянинова держали под арестом только сутки. Морского министра также выпустили. Вчера Корре был у нового министра, у того самого, что ездил к государю за отречением. И тот также говорил, что нужны новые приемы обращения с солдатами и матросами.
Спокойная твердость и любезность дипломата — вот что требуется от генерала. С этим можно благополучно дождаться значительнейших перемен.
Корре умолчал о том, что ему пришелся не по душе разговор с Сербияниновым. Нет, Сербиянинов не считал, что тонкая дипломатия чему-либо поможет.
— Слишком раскачался наш корабль, — сказал он. — Волна слишком крута.
— Да когда вы пришли к такому выводу? — Корре был неприятно удивлен.
— Я не зря прослужил столько лет на Устьевском.
— Ну, и что же?
— Теперь-то я понял этих людей. Их дипломатией не успокоишь.
Корре поспешил закончить неприятный для себя разговор и подумал о том, что теперь такие, как Сербиянинов, неудобны на службе.
А в беседе с одним из подчиненных, которому он особенно доверял, Корре пошутил насчет Сербиянинова:
— Незавидна его участь — он и Устьево потерял и нас не получил, зато молодую жену приобрел.
Но перед Реполовым это повторять не следует — слишком он глуп.
Корре несколько удивлен запросами Реполова. Следует ли платить тем, кто бастовал в последние царские дни? Надо заплатить, заплатить тотчас.
Под конец разговора Реполов окончательно успокоился и преданно смотрел на Корре выцветшими, мутными глазами старого пьяницы. Из всей этой беседы он запомнил лишь одно: министерства открыты, правительство есть и комиссары Временного правительства должны помогать генералам. С этим он откланялся. А Корре отметил про себя, что Реполова придется уволить в отставку, — не теперь, а несколько позже.
Приехав на завод, Реполов потребовал немедленно вернуть ему машину, на которой увозили Сербиянинова. Потом созвал военное начальство завода. Он говорил твердо и приказательно. Сегодня у ворот вывесят приказ. Завод начнет работать, сами собой прекратятся митинги на Новгородской. Правительство имеется, война продолжается.
Собравшиеся разошлись в глубоком изумлении. Откуда появилась такая твердость у этого пустомели? Сербиянинов в грош не ставил своего помощника. Начальствовал Реполов разве что над махальными.
Но самый младший чином, сидевший в этом кабинете, не удивился. С неделю тому назад, встретив в коридоре большевиков, выходивших от Реполова, лейтенант Березовский открыто смеялся над генералом. Теперь на заседании в кабинете он смеялся одними глазами, и черные глаза говорили: «Ну и дурак же ты, ваше превосходительство, петый дурак. Ничего ты не понял…»
Однако Березовский встал вместе с другими и почтительно откланялся.
Потом Реполов принял у себя представителей временного комитета по управлению заводом. Пришли Брахин и Хлебников, человек на заводе малоизвестный, смущенный тем, что его в числе других выбрали на Новгородской площади. Хлебников чувствовал, что произошло это случайно, и теперь, когда они шли к Реполову, озадаченно говорил Брахину:
— Записали мы с тобой целую сотню вопросов, а что в голове стоит на первом, значит, месте — не столковались. Как бы оно… Не запуталось вконец.