— А у меня, Родиоша, душа с башкой общая.
— А у меня все козел в башке, — послышался чей-то знакомый голос.
Знакомый голос, знакомые слова. Да это же Бондарев, тихий человек с пышными усами. Он скромно поместился сзади.
— Козел в башке у меня, а душа тоже кричит.
— Так ты ведь с Модестычем, Бондарев.
— Хоть и с Модестычем, а все кричит душа.
— Ты скажи, — Чебаков не отпускает Бурова, — что вам душа кричит?
Хитрый старик…
— Свой звонок дадим. Посмотрим, сколько людей с нами.
— Вроде как маневры, — говорит на прощанье Чебаков. — Только вот тебе мое слово: если выйдет народ, не удержишь его.
Буров это и сам видел. Он ходил из мастерской в мастерскую, подолгу разговаривал. Знакомые у него были повсюду.
7. Вопль о справедливости
Приходя в комитет на дежурство, Лапшин углублялся в чтение книги «Социальное страхование в Бельгии».
— К чему тебе сдалась сейчас Бельгия? — удивился однажды. Дунин.
Лапшин щелкал на деревянных счетах.
— Хочу знать, в какой процент капитал этот вгоняет.
— Брось-ка покуда счеты. Надо нам с тобой в колонию собираться. Оттуда приходили.
— Что там?
— Там сегодня министры.
Через час они были в колонии. Собрание назначили на току. В полураскрытые двери сарая были видны сани с поднятыми вверх оглоблями. Принесли стол. Баба вытерла юбкой табурет и пододвинула его министру земледелия. Дунин и Лапшин поместились на обрубках бревна. Министр земледелия Шингарев поглядел на Дунина и дружески сказал:
— Как будто бы встречались с вами, товарищ?
— Зимой к нам на завод приезжали. Тогда вы еще не министр были.
— А, да. — Министр внимательно оглядел Дунина. — Помню…
Это было в ноябре 1916 года. Зал был полон, но не потому, что устьевцев интересовал царский заем. Пришли посмотреть депутата Думы. А главное — ждали, что выступят большевики, — об этом шли слухи.
Шингарев старался говорить попросту:
— Врага бьют и дубьем, и рублем.
И как он далек был от людей, перед которыми выступал!
Дунин отвечал ему:
— Генеральского дубья много. Только бьют-то этим дубьем нас, господин депутат.
Депутат смутился:
— Я не собираюсь защищать всех генералов. Я приехал говорить о рубле, который совершенно необходим для победы. Как ни глядеть разно на вещи, а надо знать, что без жертв нет победы. Рублем пожертвовать легче, чем жизнью. Вы, господа, работающие в тылу, должны это сознавать.
— А товарищами легко жертвовать?
Депутат не сразу понял:
— То есть как товарищами?
— Вашими товарищами по Думе. Пять наших депутатов — народные представители. Ведь Дума отдала их жандармам.
— Господа, это больной вопрос. — Шингарев заметно смешался. — Отнюдь не каждый член Думы одобрил это…
Это было немногим больше полугода тому назад. Министр земледелия спросил Дунина:
— А скажите, товарищ, тогда это имело для вас последствия?
— Вскоре меня арестовали.
— Та-ак, товарищ…
Помолчав, министр добавил:
— Вот если бы тогда царская власть не наделала бы глупостей, преступных глупостей, то не было бы теперь ни затруднений, ни крайностей.
Дунин спросил:
— Когда же это?
— Да с год тому назад.
— Ответственное министерство? — прищурился Дунин.
— Да, я это хотел сказать. — Министр заторопился окончить разговор, становившийся острым.
Этот низенький человек, всего-навсего рабочий Устьевского завода, правда, один из тех, кого можно считать рабочими главарями, говорил ту правду, которую Шингарев скрывал от себя.
Дунин покачал головой:
— Нет, не разрядило бы оно. Столько всего накопилось! Не удалось бы пар спустить.
Уже должен был начаться митинг, как к столу подошел невзрачный колонист. Он вел за руку другого, также невзрачного человека. Тот слегка упирался. За ними медленно двигался молодой грузный мужчина с закрученными усиками. Ожидающие встретили их легким хохотом — очень уж забавными казались они трое. Улыбнулся Дунин, улыбнулся Шингарев.
— Ах, это Франц. Шутник… — послышались голоса. — Нет, право, в голове не хватает… Господин министр, это Франц, он немного дурак… Всякие глупости делал… Может быть, выгнать Франца? Нет, пусть Франц говорит… Франц вовсе не дурак. Вы заели Франца… Кто это заел?… Брат Иоахим заел, и вы заели… Говори, Франц…