В колонии сыздавна существовал закон: двор и землю наследовал старший сын, а младшим ничего не доставалось.
Франц начал говорить. Он был знаком Дунину: в поезде ругал евангелистов и, встречаясь с Дуниным, каждый раз просил: «Приходите в колонию». А сегодня дал знать, что туда на митинг приедет министр земледелия.
— Нас три брата, — начал Франц, — старший Иоахим, я — Франц и Авель. И я хочу, чтобы добрые люди и чтобы вы, господин министр, судили меня и Иоахима.
Иоахим уставился в землю. У него подслеповатые глаза, он низкого роста, худ, в огромных сапогах. Грязный воротник и шейный платок потемнели от пота.
— Какой суд? — забормотал Иоахим. — У нас митинг. Ты мешаешь, Франц.
— Какой такой суд? — закричали старики.
— Пусть говорит Франц!
— Нас три брата. Авель не хочет землю.
Авель на голову выше братьев. Рукава пиджака ползут вверх — им не совладать с мускулами Авеля. Авель сплюнул, показал золотой зуб, хлопнул зеленой веткой по желтым крагам и сказал:
— Земли мне не надо. Я боксер.
— Авель отказался. А мне надо. Я хочу на земле р-р-работать.
Старики вынули изо рта прокопченные трубки и продолжали кричать:
— Франц, что ты хочешь? Ты хочешь, чтобы все у нас погибло? Так всегда здесь было — старший сын имеет землю.
— Старший сын имеет землю? — Франц медленно обвел всех глазами. — Иоахим имеет всю землю потому, что он раньше вылез…
— Фуй, что за слова, Франц! У нас господин министр. Прогнать Франца.
Министр земледелия сделал неопределенный жест рукой.
— Иоахим имеет всю землю? А Франц? Что имеет Франц? Франц работал всю жизнь. А ты, Иоахим, бегал по докторам, говорил, что больной. Потом ты торговал. Ты имеешь землю, три симменталки, два першерона, косилку, сепаратор и меня, батрака. Что я имею? У меня нет жены. Ты отдашь за меня дочку? — обратился он к длинному старику. — Не отдашь. Я батрак.
— Стой! Я буду говорить, — вмешался Иоахим. — Кто виноват, Франц? Нас три брата. Авель ушел в город.
— Земля мне не нужна. Я боксер, — повторяет Авель, хлопая веткой по крагам.
— Тебе нехорошо было, Франц? — продолжает Иоахим. — Но вот война. Кто хотел, зарабатывал большие деньги. Ты мог зарабатывать и покупать землю. Тут недалеко. Под Суйдой есть дешевая земля. Ты зевал.
— Я работал! — надрывался Франц. — Я работал!
Дунин наблюдал за Лапшиным. К нему подошел министр. Должно быть, они сговариваются насчет порядка митинга. А Лапшин… Черт его знает, что за человек? Стоит довольный, будто ему что подарили, вытянув шею, как половой. Улыбается, сияет и пускает в оборот слова посложней.
— Да, да… Все будет в соответствии с регламентом. Вам полчаса, нашему полчаса.
Но министр говорил долго, больше получаса:
— Я не в претензии на товарища Франца за то, что он отнял у нас время. Я слышу в его словах вопль о справедливости. Таких воплей мне приходилось слышать множество. Я слышал их и здесь, и в Средней России, где я работал обыкновенным земским врачом. Я писал об этом, но это, полагаю, неизвестно присутствующим. Нет, я отвергаю тот путь, который старший брат указывал Францу. На войне честные люди не зарабатывают. Правительство, если крайние элементы не будут ему мешать, сможет пойти навстречу честным людям. И обязательно это сделает. Земельный вопрос — наболевший вопрос. Говорят о передаче земли без выкупа. И кое-где уже были насильственные акты со стороны крестьян. Но насилие всегда ведет к анархии. Это другая сторона болезни, еще более страшная. Я напомню недавние слова одного члена Государственной думы, владеющего землей: «Мы согласны быть нищими, но у себя на родине». Земли, которые нужны Францу, есть и здесь, возле Суйды, и в просторах юга, Сибири. Но принцип справедливости не должен быть односторонним. Надо установить справедливый выкуп за землю.
— Платить за землю? — Франц вскочил.
— Правительство поможет вам в этом. Считаете вы возможным ограбить человека, который добровольно соглашается на нищету? В Мценском уезде, Орловской губернии, такой грабеж успел состояться. И что же? Земля осталась незасеянной.
Он кончил речь. И зашевелилось у министра знакомое чувство неуверенности. Нет, не убедить ему этих людей.
Слово взял Дунин:
— Министр рассказал про хорошего человека, который согласен даром отдать землю, а сам идти в куски, только бы на родине оставили. Не знаю, как зовут этого человека. Может быть, он и хороший. Но не хватит его земли на всех Францев. А потом, раз такой хороший человек — чего же он до сих пор молчал? Получал деньги, а у Франца шли годы. Сдается мне, что доброта особая, с расчетом. Когда я мальчишкой был, сколько раз видел: дерутся собаки, и которая видит, что силы не хватает, валится на спину и лапки кверху — не нападай, мол.