— Он.
— Ты сам видел его?
— Люди видели. Одни говорят — вещи забрать, а другие — опять, мол, порядок наводить приехал. Родион Степаныч, ночуй у меня.
— Да уж ночи-то нет.
— Ну, пережди. А потом пойдешь.
Буров смеялся.
— Да что ты? — В голосе человека, который вызвался оказать услугу, звучала обида. — Тут не смех. Не веришь?
— Не верю.
— Да почему?
Непросто было объяснить такому человеку, что даже теперь, после стрельбы на Невском, после разгрома «Правды», жандарм Люринг, прощенный новой властью, не посмеет показаться в поселке Устьево.
— Но тебе спасибо, Петр Акимыч. Спасибо за то, что беспокоишься за нас.
— Беспокоюсь — это верно.
Он с сожалением посмотрел на Бурова, который направился к себе.
3. Уходящие
Об уходящих не жалели. Но все-таки вспоминались Бурову совсем недавние дни. Кто же они, эти люди, которые теперь виновато появлялись в комитете?
Елизавета Петровна развязывает пачку анкет. Перелистывая, она шепчет:
— Пальцев… Пименов… Приемский… Рогожин… Скворцов… Вот ваша анкета, Скворцов.
Скворцов подходит к столу и берет назад анкету. Видимо, он ждет, что ему будут говорить сердитые слова. Он опустил голову, но тщательно прячет анкету в карман и внимательно следит за тем, как Елизавета Петровна зачеркивает его имя в списке большевиков.
Но ничего не говорят Скворцову, словно его и не было здесь. Тогда он сам решается напомнить:
— Я… ведь по домашним обстоятельствам. Извините.
Елизавета Петровна снова шепчет:
— Андронов… Бабичев… Вороной… Гущин… Дымчук… Дорофеев. Вот ваша анкета, Дорофеев.
«Нет, — говорил сам себе Родион, — пусть такие уходят. От этого мы станем только крепче».
Но двое людей, которых он знал ближе, заставили его призадуматься. Герасимов, которого за аккуратность прозвали «хозяином», уехал, никого не предупредив. Вернулся он через месяц, а поездку объяснил тем, что родня вызывала в деревню по неотложному делу.
— Какое же неотложное? — спросил Родион.
— Ну, делиться надумали. Раздор пошел. Мне-то, конечно, из имущества этого ничего не нужно. Но они вызвали меня, чтобы разобрал их. Так мне надоело там.
Родион чувствовал, что объяснение тщательно подготовлено, что за ним скрывается неправда. Но ведь он пять лет знал Герасимова.
— Ты, Родион, не сомневайся… не считай, что я на попятный, — сказал он.
— Да, не должно бы быть, — ответил Буров.
Но от сомнения он все-таки не мог избавиться.
Лапшин никуда не уезжал, и каждый день его видели в комитете. Он приходил оживленный, всегда с какими-то новостями. Но вел необычные разговоры, и можно было понять, что в нем засел смутный страх.
— По совести сказать, Родиоша, народ, конечно, наша сила, — говорит он в такие минуты. — А еще, по совести сказать, народ — это как в театре мелкие артисты, которые только руками машут, а если говорят, то все разом. Видел ты такую пьесу, называется «Юлий Цезарь»? Я забыл, кто автор. Посмотри. Я видел. Выходит там один и говорит: «А Брут, бесспорно, честный человек». Брут, между прочим, кинжалом подколол Цезаря. А они и орут — без тебя, мол, знаем, что честный, честнее, чем вы с покойным Цезарем. Он речь повел так — говорит одно, а хочет, чтобы понимали наоборот. И будто невзначай: Цезарь вам, народу, большие деньги оставил. И потом опять: «А Брут, бесспорно, честный человек». Тут ему про Брута и говорить больше не дают — катись ты с этим честным человеком… Хорошая пьеса. Нет, Родиоша, народ — это… сложное целое. Да и целое ли? Может быть, он еще и пойдет, народ, за нами. А может быть…
Было в Лапшине что-то такое, чего не мог разобрать в нем Буров.
4. Жена Димы
В один из тех дней под вечер в комитет, как буря, влетела молодая женщина.
— Где Димка? Куда его дели?
— Волчок? В город уехал. Тебе зачем?
— Под пули посылаете? — заголосила женщина. — Мне рожать, а вы его под пули.
Анисимовна поила ее водой, а та не слушала и продолжала пронзительно кричать:
— Будет Димка к вам шляться — рожать не стану! Бабка спицей вычистит. Завтра вычищу.
Возле дома начали собираться. В окно заглядывали злорадные лица. Не трудно было понять, что все это подготовлено заранее. Буров тихо сказал женщине:
— Знаешь, что орать на тебя нельзя. Пользуешься этим? Говори — они тебя подослали?
Он указал на окошко. Женщина не сдавалась:
— Вам подкину. Есть у вас двое комитетских, растите третьего.