— И вырастим. Подкидывай.
А у самого выступили тяжелые капли пота на лбу.
— «Вы-ырастим». Голову вам сымут… Дитятко мое, — заплакала женщина, — нет тебе участи.
С улицы в открытом окне показалась голова пожилой женщины в темном платке. Все в ней было лживо — слеза на морщине, плачущий голос и вздох.
— Убивается, доченька. Народом управлять лезете. А собой управиться можете?
Анисимовна увела молодую женщину в свою комнату, положила ее на постель.
Посадские еще долго кричали под окнами:
— Ты в газетах объяви — нанесут тебе девки шпитонков!
— Так ты, оказывается, женат, пострел? — спросил Буров Волчка. — То-то ты барышень больше на лодке не катаешь. Почему на свадьбу не звал?
— Не было свадьбы, хоть и… женат, — отвечал смущенный Волчок.
— Плохо выходит. Не смог ты жену приучить к тому, что большевик.
— Родион Степаныч! — взмолился Дима. — Все могу, а это не получается. Такие у нее отец с матерью — не переломить, особенно мать.
И неожиданно он заплакал, тоненько, с обидой, и размазывал слезы по лицу, по светлым волосам, спадавшим на лоб.
— Дима! Дима! Спокойней! — Елизавета Петровна гладила его по плечу.
— Дима! — Буров был озадачен. — От пуль же не ревел!
Волчок выбежал в другую комнату.
— Уйди, Родион Степаныч, — шепотом просила Елизавета Петровна. — Женщина тут лучше поможет.
— Нет, уж давай вместе помогать парню.
Волчок вернулся с красными, сердитыми глазами.
— Рассказывай, Дима, по порядку, — предложил Буров. — Чья она?
— Корзуновых. На той стороне, за лесом, живут. Отец бы ничего. Но мать да родня все портят. Дядька у ней Никаноров, знаешь, махальный…
— Уводи жену оттуда.
— Не идет она. Говорит: «Выбирай — я или твой комитет». Грозится, что, — Дима отвернулся, — рожать не станет.
— Уводи жену и живи как живешь. Надо тебе помочь. Сам ты не сладишь, видно.
Дима смущенно опустил голову и молчал. Буров, уходя, выразительно посмотрел на Елизавету Петровну — вот теперь, мол, действительно надо женщине потолковать с парнем. И Елизавета Петровна долго говорила с Димой. И он заметно успокоился.
5. Явка в Смольном
В те дни на имя Бурова и Дунина пришло несколько анонимных писем. Им советовали немедленно убраться из поселка — иначе не миновать расправы. В уголке одного листка была нарисована виселица. И кто-то наклеил такой же листок на заборе у станции. И возле него собирались зеваки.
А несколькими днями раньше Дунин стоял возле Троицкого моста и видел издали, как самокатчики змейкой въехали во дворец Кшесинской. Вслед за ними подъехали на грузовике щеголеватые юнкера. Из дворца выносили папки с документами, книги, газеты, пишущую машинку, вынесли портрет Маркса. Все это швыряли в грузовик. Вынесли знамя, которое подарили Центральному Комитету путиловцы. Дунин все смотрел и смотрел. Он еще не знал, где сейчас Ленин. Ходили слухи, что Ленин собирается явиться к судебным властям… Юнкера со смехом отодрали знамя от древка. Кто-то наступил на древко, и оно переломилось.
Сзади подошел Башкирцев.
— Андрей, где же теперь будет явка?
— Не знаю еще, Филипп…
Башкирцев тоже молча смотрел на юнкеров.
Пожилая, просто одетая женщина вышла из дворца и, заторопившись, словно о чем-то вспомнила, повернула налево. Башкирцев и Дунин знали ее. Она работала в Центральном Комитете.
— Постой, ее отпустили… Или незаметно ушла?
— По Дворянской пошла. Догоним, — предложил Дунин. — Должно быть, на Выборгскую идет.
— Нельзя, чтоб юнкера видели. Пойдем по набережной.
Они нагнали женщину возле Гренадерского моста.
— Где явка? — спросил Дунин.
— Пока во фракции Смольного, а там видно будет… Дадим знать. Извините, спешу.
На стенах домов белели объявления-четвертушки. Градоначальник и прокурор судебной палаты обещали за поимку Ленина крупную награду. Возле четвертушек собирались зеваки.
— Значит, не открылся, — тихо сказал Дунин. — Так и следует.
Минуло два месяца с тех пор, как Дунин впервые увидел Ленина. Это было на Апрельской конференции. Дунин в перерыве подошел к Ленину. Ленин сидел на диване и с кем-то беседовал.
— Вы ко мне, товарищ?
— Боюсь, что помешал вам.
— Ничего, ничего, прошу.
На Дунина внимательно и приветливо смотрели глаза Ленина.
— Если помешал, то извините.
— Ох, как он стесняется. Никому вы не помешали. Что скажете? Откуда вы?