Тяжелая плетка-треххвостка.
— Мы ее у румынского офицера отобрали. Солдат он стегал ею. Хотели при народе ею офицеру всыпать, да полковой комитет не позволил.
Тонкая, но очень крепкая цепочка.
— А этой у австрийцев солдат с пулеметом сковывают.
Последний, пятый подарок — шелковый красный флаг, и на нем: «Дорогому Ленину солдатский фронтовой привет из далекого края».
— Считайте, что флаг с неба упал. Шелк взяли у ракеты. Астриец, видишь, ночью пускает ракеты для освещения. Чтоб горела дольше, над ней такой зонтик распускается и долго-долго к земле вниз идет. На зорьке подползли к их окопам и взяли шелк. Сами покрасили.
Вынуто письмо из нагрудного кармана гимнастерки. Фронтовик прощается.
— А бережете-то его крепко? О нем весь народ думает. Не простят вам, ежели недоглядите… — Фронтовик сказал об этом сурово, требовательно.
Эти дни были кануном Шестого съезда партии — съезда, который взял курс на восстание. И небывалые прежде разговоры слышал Родион в этой комнате. В них уже определялся завтрашний хозяин страны, его заботы, его думы о будущем.
Путиловцы говорят об угле, о нефти, о чугуне, о всем своем заводе.
— Как же вы заметили? Когда?
— У нас свой человек на угольном складе. Говорит, что раньше держали запас на три месяца. Теперь показал — наполовину уже пусто. И чугун не везут. Раньше, что ни час, жди на шоссе у переезда, пока состав на завод пройдет. Теперь всегда шлагбаум открыт.
— А как у вас на заводе, товарищ Буров?
— Насчет угля не знаю, — говорит Родион. — Признаться, не присматривались. Начнем смотреть.
— Обязательно смотрите.
И на другой же день Федя Воробьев потребует у бухгалтера справку, сколько осталось на заводе нефти, масел, угля, лома.
Отсюда, от этой комнаты в Смольном, пойдут к Ленину донесения завтрашних хозяев страны. Каждое из них — та точка, через которую будет проведена прямая ленинская линия. И догадка, которая дается прозорливостью гиганта, опытом стратега и философа, откроет тайный план врага. Этот план состоит в том, чтобы опустошить северную столицу, убить в городе жизнь, остановить заводы, отнять у рабочих и хлеб и энергию, сдать столицу немцам.
А начинается догадка с простого рассказа путиловца о том, что шлагбаум за заставой теперь всегда открыт, что не видать на заводских рельсах угольных поездов.
В комнату входит молодой солдат. Он помахивает четвертушкой картона.
— Отобрано у соглашателя. Первого пулеметного полка нет, а пулеметчиков в Совет на место меньшевиков посылают.
— Когда переизбрали?
— Вчера вечером. Только неделя, как я в эту часть пришел. Сразу ко мне внимание. Слава за нами идет. Слышу, говорят, что это, мол, парень из первого пулеметного полка, на который Керенский сердится, там все боевые. Рассказал я им на собрании, как Керенский нас безоружных на позор на площадь вывел, как фотографы нацеливались, как дамочки с тротуаров плевались и зонтиками трясли, как знамя жгли. Разволновались, — давай, говорят, переизберем депутата. Вот и выбрали меня. Сейчас ходил к меньшевикам мандат отбирать.
— Тихо обошлось?
— Деликатно. Прежний делегат сидит, отчет пишет. Я ему — не надо, мол, отчета, вы больше не депутат. Показал протокол. Ничего, отдал мандат. Только Либер сбоку зашипел: одурили, мол, баранов. Я не стал слушать. Одним соглашателем меньше в Совете.
— Третий случай со вчерашнего дня.
Буров уходит. Его догоняет у двери девушка. Рядом с Буровым она кажется хрупкой. Снизу вверх на огромного Бурова смотрят нервные глаза. Она хлопотливым движением поправляет на ходу выбившуюся из пышных волос шпильку. Буров ее помнит еще по февральским дням в Таврическом дворце. Была такая же хлопотливая, быстрая, быстрее Волчка. Не могла тогда влезть на высокий грузовик. Родион поднял ее — и не почувствовал ее веса.
— Как у вас в организации с деньгами, товарищ Буров? Надо выкупать товарищей из тюрьмы. Под денежный залог. Теперь особенно надо…
Родион знает, почему теперь. В кармане у него лежит адрес дома на Выборгской стороне. Ему там скажут, когда соберется съезд, дадут последние статьи Ленина.
— Сколько ж надо денег?
— За кого требуют пятнадцать, за кого двадцать тысяч.
— Одного выкупить сможем.
Это последние деньги в кассе комитета, которую поручили Волчку.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1. Книги Бурова
Как ни было тревожно время, а Родион не забывал о книгах, которых уже немало скопилось у него. Он покупал их во время поездок в столицу. Большей частью это были небольшие по объему книги — по истории революции, социалистических учений, — которые в большом количестве выпускали еще в пятом году. Тогда на них был спрос, а потом спрос упал, и больше десяти лет книги пролежали на складе. На некоторые из них в свое время был наложен запрет. Теперь их продавали на улицах.