— Вестовые еще с нами… хотя шоферы от нас уже отошли.
— И вестовые-то с нами только по причине выпивки.
— Юнец прав — выбора нет. Или нам башку, или мы им башку. Предпочитаю второе.
— …Алексеев отцвел, Брусилов отцвел. Один Лавр цветет. Вникай в эту притчу, юнец.
— Да, надо хорошенько подумать.
— Чьи стишки?
— Не все ли равно? К нам относится. Ты думать хочешь? Поздно. Цвети с Лавром. С Лавром Георгиевичем Корниловым. И все тут!
За стеклянной дверью Волчок встревоженно шепнул Бурову:
— Родион Степаныч, может, еще позвать ребят? Их вон сколько.
Буров пренебрежительно ответил:
— На этих хватит нас двоих.
Он открыл дверь.
Офицеры знали Бурова в лицо. Много они слышали о нем теперь.
Родион всюду приносил с собой спокойную уверенность. Когда он, высокий, крупный, несколько тяжелый на вид, вышел на средину комнаты, все умолкли. Только юный офицер вызывающе бросил:
— Незваный гость…
Родион и не взглянул на него.
— Господа, потрудитесь очистить помещение.
— Туда ли вы попали? Здесь офицерское собрание.
— Здесь теперь военно-революционный комитет. Поторопитесь, господа. Потом вы все узнаете.
Как многому научили комитетчиков эти месяцы — и молодых и старших.
Волчок… Раньше он думал, что весь мир можно уговорить добрыми словами, все, в ком есть совесть, согласятся с большевиками. В день июньской демонстрации на Марсовом поле Волчок вбегал в каждый дом, где был балкон. Он врывался в богатые квартиры и, прижимая руки к груди, убеждал хозяев:
— Разве вам нужна война? Это сын? — Он тыкал в портрет молодого человека в военной форме. — Молодой! Красивый! Жалеете его? Небось ждете, когда вернется? Керенский не прекратит войны, а мы прекратим. Позвольте поговорить с вашего балкона.
И смеялись ребята, которые шли по полю возле братских могил, — шляпа Волчка мелькала то тут, то там на балконе.
Помнят ли Волчка в квартирах этих домов возле Марсова поля?
Июль… Ребята стали сразу серьезней. Но август… Неужели они были когда-то зелеными юнцами? Такой, каким Волчок стал теперь, мог бы до войны руководить подпольной организацией на большом заводе.
— Да что вы, ребята, — удивлялся Родион, — будто университет после июля прошли? — И добавлял: — И у меня был свой университет… на Выборгской.
Так он называл Шестой съезд партии, на который его выбрали делегатом.
Волчок, встревожившийся только в первую минуту, уже привык к тому, что в этом доме будет устьевский военно-революционный комитет, и прикидывает взглядом, где надо поставить полевой телефон, где будут дежурить красногвардейцы и сколько их понадобится.
В Смольном Родиона предупредили:
— Корнилов двигает корпуса по Варшавской магистрали. Но может со Дна послать часть на Бологое. Тогда пойдет и по Николаевской.
Устьевский — последний завод, выдвинутый на Николаевскую. Если Корнилов пойдет по Николаевской, устьевцы должны будут принять бой первыми.
Когда пришло известие о корниловском походе, выставили караулы на железной дороге у мостов. Понтонным батальоном командовали уже не офицеры, их как-то незаметно устранили. Любикову было приказано безотлучно находиться в батальоне. Понтонщики минировали мосты, выставили вперед пулеметчиков. В заводском комитете теперь сплошь сидели большевики. Они могли в любую минуту вывести за ворота броневые машины.
Отряд Красной гвардии вторые сутки стоял под ружьем. Домой не отлучались. Каждые два часа люди ездили в Смольный и назад.
И теперь уже всем честным людям стало ясно, что только заводы, только партия, которая вела их, могли избавить страну от диктатуры генералов, от бесцельного кровопролития. В минуту растерянности это понял даже временщик, стоявший во главе правительства, но ничему не научила его и минута просветления. Через два месяца, находясь за пределами столицы, он послал войска против той силы, которая принесла спасение стране, затратив всего несколько часов на то, чтобы остановить начинавшуюся гибельную гражданскую войну — гибельную потому, что партия Ленина еще не была у власти.
Когда в Устьеве узнали о том, что путиловские отряды вышли к Александровке, а корниловские войска подошли к Луге, все побросали работу. Многие прибежали в милицию. Они окружили Берга:
— Выдавай винтовки! Где они у тебя? Револьверы давай!