– Есть вещи, которые можно сказать только с глазу на глаз, и потому я этого не писал. Но при случае дай понять, что я имею право сказать свое слово, кому быть здесь гражданским правителем.
Верный человек кивнул в ответ, и Ван Тигр удовольствовался этим. В такие смутные времена нечего было опасаться скорого приезда какого-нибудь правителя, и Ван Тигр мог обойтись и без него. Он не думал об этом деле и занял для своих жен внутренние дворы, где жил прежде старый правитель, а скоро и совсем забыл, что тут жил кто-нибудь, кроме него самого и его домашних.
Год снова близился к весне. В этом году Вану Тигру во всем была удача, из новых владений приходили хорошие вести, все налоги поступали вовремя, и солдаты, получая жалованье, были довольны и громко восхваляли Вана Тигра. И он решил вернуться к весеннему празднику в отцовский дом и провести праздник вместе с братьями, – так и подобало поступать членам знатной семьи, в особенности в такое время, когда сыновьям полагается посещать могилу отца. А кроме того, Вану Тигру нужно было еще рассчитаться со средним братом, и теперь он готов был освободиться от долга и хотел от него освободиться. И потому Ван Тигр послал солдат к своим старшим братьям известить их со всеми подобающими церемониями о том, что он приедет на праздник с женами, детьми и слугами. На это оба его брата, Ван Помещик и Ван Купец, ответили учтивым приглашением.
И вот когда все было готово, Ван Тигр сел на своего рослого рыжего коня и во главе отряда телохранителей двинулся в путь. Но на этот раз им пришлось ехать медленно, потому что с ними были запряженные мулами повозки, в которых ехали обе женщины, и другие повозки со служанками. И Ван Тигр ехал медленно, гордый тем, что приходится замедлять шаг ради такого случая. Выступая впереди своего отряда, впереди своих жен и детей, он занял свое место в ряде поколений. Никогда еще его земли не казались ему такими прекрасными и такими изобильными, как теперь, когда весна была в разгаре, когда наливались почки на ивах и зацветали персики. И видя все лощины и склоны холмов в зеленой и персиковой дымке, видя темную и влажную землю под весенним солнцем, он вдруг вспомнил о своем отце и о том, что весной он любил срывать ветку ивы и ветку цветущего персика и носил их в руках или прикреплял над дверью своего глинобитного дома, и, думая о своем отце и о своем сыне, чувствовал, что стоит на своем месте в длинной веренице жизней и что теперь он уже не будет одинок, как прежде. Он все простил отцу, и в первый раз в нем умолк тот глубокий гнев, который он питал против него с юных лет. Но он и сам не знал, что простил его. Он знал только, что ожесточение, овладевшее им со времен его гневного отрочества, оставило его, и наконец он был в мире с самим собой, словно бодрящий ветер унес это ожесточение.
Так приехал Ван Тигр в отцовский дом, приехал, торжествуя, не как младший сын и младший брат, а как человек, имеющий власть, которую дали ему завоевания и рождение сына. И все чувствовали эту власть, и братья встречали и приветствовали его так, словно он был гостем, а жены братьев состязались между собой, кто из них красноречивее и любезнее встретит Вана Тигра.
Сказать по правде, жены Вана Помещика и Вана Купца препирались из-за того, в чьем доме будет гостить Ван Тигр со своей семьей. Госпожа считала своим совершенно бесспорным правом принимать их в доме мужа, так как теперь, когда славу уже завоевал Ван Тигр, она сознавала, что такой гость в доме принесет им почет, и потому сказала:
– Так будет приличней, потому что мы нашли ему жену, особу ученую и приятную в обращении, – нельзя же ей жить у жены твоего брата, совсем простой женщины. Пусть принимает вторую жену, если хочет, но брат с первой его женой должен жить у нас. Может быть, ему понравится один из наших сыновей, а может быть, он и для нас сделает что-нибудь полезное. По крайней мере, невестка не будет докучать ему намеками и просьбами.