В тот же день Ван Помещик нанял священников; он не пожалел денег, и каждый из сыновей внес свою долю, и священники пели свои молитвы, вымаливая духу Ван Луна покой и радость в тех счастливых дворах, где он теперь находился, и убрали зал священными изображениями и знаками, и целые полдня во дворах раздавались, то повышаясь, то понижаясь, их протяжное пение и глухой, дробный стук деревянных палочек по деревянным барабанам.
Все это делалось сыновьями Ван Луна в его память. А сверх того, все они со своими женами и детьми отправились на могилы предков, и сыновья Ван Луна позаботились о том, чтобы каждую могилу привели в порядок, выравняли и насыпали над ней высокий холм свежей земли. На вершину каждого могильного холма положили комок земли и этим комком притиснули сверху белую бумагу, искусно нарезанную тонкими полосами и развевавшуюся на мягком весеннем ветру. И сыновья Ван Луна, став перед могилой, поклонились в землю, зажгли курения и заставили своих сыновей поклониться, и больше всех гордился Ван Тигр, когда взял своего светлолицего сына и наклонил головку ребенка; теперь он был связан с предками и с братьями через этого ребенка, через своего сына.
Возвращаясь домой, они видели, что везде, где были могилы отцов и дедов, сыновья делали то же, что сделали они для Ван Луна, потому что это был день поминок. Тогда Ван Помещик, растрогавшись больше обыкновенного, сказал:
– Давайте приходить сюда чаще, чем в прошлые годы: ведь еще десять лет, и отцу нашему исполнится сто лет, а тогда он родится снова в другом воплощении, и мы не сможем больше праздновать день его рождения, потому что об этом новом рождении мы ничего не будем знать.
И Ван Тигр, гордый своим отцовством, сказал:
– Да, мы должны делать для него то же, что сыновья наши будут делать для нас, когда мы уйдем туда же, куда ушел он.
Они шли домой в торжественном молчании, и каждый из них сильнее чувствовал родственную связь со всеми другими, чем это бывало обычно.
После того как все обряды были выполнены, началось праздничное веселье; к вечеру этого дня воздух стал неожиданно теплым и мягким, и тонкий серп молодого месяца повис в небе, чистый и светлый, как янтарь. В этот вечер все они собрались в том дворе, где жила Лотос, потому что днем она вдруг начала жаловаться и говорила:
– Они меня забыли на старости лет, никогда ко мне не приходят и даже не считают меня за свою!
И она стонала, и слезы капали из ее слепых, старых глаз. Тогда Кукушка пошла сказать об этом братьям, а они сжалились над ней и согласились, потому что в тот день сердце их неожиданно смягчилось к отцу и ко всему, что было с ним связано. И вместо того, чтобы пировать во дворах Вана Помещика, где жена его хотела собрать всю семью, они пошли на тот двор, где жила Лотос. Это был тоже большой и красивый двор, и в одном углу его росли гранатовые деревья, привезенные с юга, а посредине был восьмиугольный бассейн, в котором блестело отражение молодого месяца. Все они ели пирожки и пили вино, а дети играли в свете месяца и бегали повсюду, прячась в тени и снова выбегая, чтобы схватить пирожок или отхлебнуть глоток вина. Все они наелись досыта всяких яств, варенных на пару, и пирожков, какие полагалось есть в этот праздник; одни были начинены мелко изрубленной свининой, другие – посыпанные сахаром, очень вкусные. Всего этого было так много, что даже рабыни ели, сколько хотелось, и слуги брали тайком и ели за дверями, делая вид, что уходят за вином. Никто не хватился того, что они взяли, а если зоркие глаза хозяек и заметили что-нибудь, все же ни слова не было сказано на этот раз, чтобы не омрачать выговорами этого вечера.
И в то время как они ели и пили, старший сын Вана Помещика, очень недурной музыкант, играл на флейте, а второй его брат, юноша с красивыми, гибкими пальцами, – на арфе, слегка ударяя по струнам двумя тонкими бамбуковыми палочками; они играли старинные песни весны и жалобы умершей девушки к луне. Слушая, как согласно звучит их игра, мать гордилась ими и то и дело хвалила их, громко крича, как только они кончали играть какую-нибудь песню:
– Сыграйте что-нибудь еще, сыновья мои, так хорошо слушать вашу игру в свете молодого месяца! – И она гордилась их нежной красотой.
Но жена Вана Купца, чьи сыновья воспитывались попросту и не умели забавлять гостей музыкой, зевала и громко заговаривала то с тем, то с другим из родственников, а чаще всего с женой Вана Тигра, которую она для него выбрала. Она очень с ней носилась, а на ученую жену намеренно не обращала внимания: она едва взглянула на дочь Вана Тигра, но без конца обнюхивала мальчика, прикладываясь к нему носом, и так себя вела, как будто бы ей были обязаны тем, что ребенок родился мальчиком.