Тадек возражал против такой опеки, возмущался, но только на командном пункте узнавал, что уже взяты Анин и Вавер, что идет бой за кирпичный завод в Кавенчине, что трудная обстановка сложилась под Утратой…
В мыслях он рвался на Виленьскую, домой. Что с мамой? Что с семьей? Может, есть какие вести от отца? Но ни с кем он не поделился этими мыслями. Надо было ждать случая. Но пока такой случай едва ли мог представиться.
2-й пехотный полк из Праги передвинулся в Анин. У Вислы, на Медзешинском валу, остался только полковой наблюдательный пункт. Заботливый старшина роты плютоновый Герега каждый день привозил сюда, на наблюдательный пункт, из самого Анина, пробираясь по обстреливаемым улицам Праги, горячую еду для солдат. Именно ему начальник штаба полка майор Ушпалевич доверил позаботиться о мальчишке. Но Тадек не хотел сидеть во взводе без дела и рвался к Висле.
— Пусть едет! — решился в один из дней плютоновый Герега. — Поможет носить солдатам термосы с супом.
Прагу все время обстреливала немецкая артиллерия. Засевшие на высоком варшавском берегу немцы имели хороший обзор, и достаточно было нескольким машинам появиться на аллее Вашингтона или на Гроховской, как из-за Вислы уже летели снаряды. С правого берега немцам отвечали польские орудия. Разведчики 2-го полка также следили со своего наблюдательного пункта за передвижением противника, а артиллерийская разведка старалась засечь немецкие огневые точки, однако с пражского пологого берега вести наблюдение было не так просто. Солдаты буквально вгрызлись в Медзешинский вал, а сам наблюдательный пункт был оборудован почти наверху вала и обложен мешками с песком. К тому же подходы к НП были совершенно открыты, поэтому доставлять сюда пищу постоянно представляло большую опасность.
— Ты смотри только суп не пролей! — наставлял паренька плютоновый Герега, и Тадек первым выходил из-за укрывавших их кустов, чтобы преодолеть несколько десятков метров открытого пространства.
Они находились уже на полпути от вала, когда над их головами засвистели пули и со стоном ухнули первые мины.
— Бегом! — скомандовал плютоновый.
Тадек услышал пронзительный свист снаряда и непроизвольно упал на землю. Снаряд взорвался так близко, что парнишку обсыпало землей и камнями. Он ощутил слабые удары в плечо и под колено, но тут же вскочил и побежал дальше, чувствуя, как что-то мокрое и теплое заливает ему ноги. Наконец он оказался под прикрытием вала.
— Ну, как там суп? Не пролил?
Тут только он почувствовал, что термос удивительно легок. Он посмотрел на свои брюки и сапоги. Они все были облиты супом, и облеплены песком. Тадек расплакался. Он не мог себе простить этого.
Суп пролился в тот момент, когда он, испугавшись подлетающего снаряда, бросился на землю. Что теперь подумают о нем разведчики, которые и днем и ночью сидят здесь на наблюдательном пункте?..
Но кто-то из солдат подошел и внимательно стал осматривать железный термос.
— Не из-за чего плакать, — сказал он. — Радуйся, что не тебя так продырявило. Ты посмотри только!..
Действительно, термос был похож на решето.
— Не горюй, — утешали его солдаты. — Перебьемся, хватит нам и того, что принес старшина. Снимай автомат, отдохни. А мы пока заберем обед и пойдем к тому домику. Через полчаса управимся и вернемся…
Он даже не заметил, что два артиллериста и один из оставшихся на наблюдательном пункте разведчиков обмениваются многозначительными улыбками.
— Гражданин капрал, — обратился к Тадеку один из них. — Вы, гражданин капрал, здесь старший по званию, поэтому примите пока командование над этим наблюдательным пунктом.
Он не почувствовал шутки. Его даже не насторожило, что эти старые солдаты так серьезно обращаются к нему: «Гражданин!» Однако он не знал, что надо делать ему, как командиру пункта. Он взобрался наверх, на вал, к прикрытой мешками с песком стереотрубе, а потом, склонившись, стал составлять схему обстановки.
Он еще успел заметить, что на том берегу замигали какие-то огоньки, и подумал, что это, наверное, немецкие пулеметы, потом почувствовал удар в руку и скатился с насыпи.
Так попал он первый раз в санбат. Оказалось, что в этот день его три раза ранило: два раза — в плечо и под колено, — когда он пробирался к валу, а третий — когда рисовал схему. Осколок и по сей день сидит у него в плече. К счастью, все раны оказались легкими, и через несколько дней Тадек Цацко попросту убежал из санбата и явился в разведывательный взвод.
Худшее ему пришлось пережить несколькими днями позже. Его, ни много ни мало, официально похоронили на солдатском кладбище. А было это так.
Тадек и Герега привезли на наблюдательный пункт обед и возвращались в Анин. Вслед за ними ехала повозка, лошадьми которой управлял молоденький солдатик, наверное, ровесник Тадека — не больше пятнадцати лет. Его фургон был запряжен двумя сильными лошадьми и стал их обгонять.
— Ты куда так спешишь? — крикнул ему Тадек.
— Как это куда? За снарядами для батареи! Не видишь, что я артиллерист!
— Разве что по коням определить можно!..
— А хоть бы и по коням. Не такие клячи, как ваша. Артиллерийские кони!
Оба рассмеялись. Паренек очень понравился Тадеку.
Он еще подумал, что хорошо было бы иметь такого товарища в разведвзводе.
Сразу за круглой площадью Вашингтона они попали под артиллерийский обстрел. Паренек стал нахлестывать лошадей и рванул вперед. Тадек и Герега тоже, не обращая внимания на рвущиеся на улице снаряды, не искали укрытия, а хотели проскочить поскорее этот опасный участок дороги. Доехали до Вятрачной и свернули на Греховскую.
Юного артиллериста они догнали где-то в районе площади Шембека. Здесь образовалась пробка из грузовиков и повозок, и один регулировщик тут никак не мог управиться. Оба паренька слезли с повозок поговорить немного. И в этот момент из-за Вислы неожиданно выскочили два немецких самолета.
— Укрывайся! — крикнул Герега и побежал к ближайшему картофельному полю.
Места для укрытия здесь было много, потому что вокруг площади тянулись делянки, на которых сажали картофель и помидоры, к этому времени уже убранные. К этим делянкам бежали толпой солдаты с машин и повозок.
— Кони, мои кони! — закричал вдруг юный артиллерист и бросился к своему фургону. А на площади в это время происходило что-то страшное. Испуганные кони рвали упряжь, разбивали повозки, кидались в стороны. Некоторые падали, убитые осколками бомб…
Прежде чем Тадек успел сообразить что к чему, паренек-артиллерист исчез в клубах пыли на своей повозке, которую во всю мочь понесли испуганные кони. Через минуту где-то совсем близко раздался пронизывающий свист, потом была только сильная ударная волна, и все внезапно погрузилось в темноту.
Когда Тадек открыл глаза, то увидел наклонившуюся над ним девушку в белом чепце и белом халате. Он пощупал голову. Она была перевязана. Страшно шумело в ушах.
— Где я?
— Не волнуйся. В полевом госпитале. Кажется, под бомбы ты попал. Доктор говорит, что ничего страшного. Голова побита, но цела.
— Долго я тут лежу?
— Три дня…
А что это за госпиталь?
Девушка удивленно посмотрела на него:
— Дивизионный госпиталь в Анине.
— В Анине? Приходил кто-нибудь ко мне из 2-го полка?
Девушка отрицательно покачала головой:
— Нет, никто о тебе не спрашивал. Ты все время был без сознания.
Тадек молчал. Очень странным показалось ему то, что никто не справился о нем, что даже плютоновый Герега не навестил его. Может, он погиб тогда на площади Шембека? «Что-то здесь не так», — подумал он…
На следующий день доктор сказал ему, что можно немного походить.
— Но мне нужно в полк!
— Это мы решаем! — ответил доктор и пошел к другим раненым.
Опираясь на плечо санитарки Маруси, Тадек вышел из госпитального барака и даже подскочил от радости. Совсем рядом, сразу за изгородью, расположился его взвод. Это было так близко!
Он решил вернуться туда сегодня же. Осталось его тайной, каким образом он уговорил Марусю «одолжить» его собственную форму и принести автомат. Тадек торжественно пообещал ей, что вернется через два часа. Он пролез через дырку в заборе и почти побежал к разведчикам.
Его появление было встречено, однако, глухим молчанием. Все смотрели на него, как на привидение.