«…на основании декрета Президиума Крайовой Рады Народовой от 26 октября 1945 года… признавая заслуги в войне с Германией для дела победы польского народа над фашистским варварством, стрелок Сковроньский Ежи, сын Антония, награждается медалью Победы и Свободы.
9 мая 1946 года».
Мой дорогой, какой он там был стрелок! Он был пятнадцатилетним мальчишкой, когда ему давали эту награду! А в военной книжечке, вот она у меня здесь, номер 136, написали: «24-я автомобильная рота, помощник водителя»… И сразу дальше: «гражданская профессия — учащийся начальной школы»…
Если бы он был учащимся…
Ровно через две недели после представления его к награде, 23 мая 1946 года, пришло извещение… Юрека не стало.
Войну мы пережили благополучно. Муж и сыновья вернулись домой. Дочь пришла из партизанского отряда, хотя и была ранена в обе ноги…
Только позднее, уже после войны, узнали мы, что Юрек был связан с партизанами. Что он специально бывал среди немцев, собирал сведения, высматривал, слушал. Он был солдатом, хотя для меня, матери, всегда был только ребенком.
Иногда Юрек вспоминал о декабрьском переходе через фронт, о поездках к партизанам. Я думала, что он, быть может, немного сочиняет, что он, как ребенок, любит пофантазировать. Но однажды Ирена рассказывала о каком-то русском партизане из своего отряда на Подгале. И тогда Юрек вмешался в разговор:
— Это ты о том черном Сашке?
Ирка удивилась, но сын так подробно его описал, что не оставалось сомнения: он его знал…
— Не дождался, — сказал тогда Юрек. — Немцы забили его прикладами в подвале дома в Кальварии…
Узнали мы также, что он принимал участие в Варшавском восстании, был связным. Еще 1 августа 1944 года был он дома, а потом, никому ничего не сказав, пропал. Кто-то сообщил нам, что после восстания видели его в Модлине.
Нас вывезли в Краковское. Муж работал у крестьянина. Я немного шила. Все это время искала Юрека.
Однажды пошла я в Енджеюв. И вдруг на воротах увидела листок:
«Ежи Сковроньский ищет мать».
И ничего больше. Ни единого намека, где его искать, что делать… Я расплакалась. Собралась толпа женщин. Тогда люди оказывали больше сочувствия друг другу, каждый искал кого-то из близких.
— Как его отыскать? — плакала я.
И тогда заговорила какая-то женщина:
— Пани, а это не он такой маленький, черный, как цыган? Немного говорит по-немецки. Если это он, то я его знаю, он спас много людей…
— Пани, дорогая, где он? — встрепенулась я.
А она рассказывает:
— Он ночевал вместе с нами, когда пришли жандармы с облавой. Он что-то объяснял старшему и так его просил, что офицер рассмеялся, махнул рукой, и они ушли…
Теперь я была уверена, что это мой Юрек. Оказалось, что он оставил у уборщицы свой адрес.
Поехали мы вместе с мужем в Тынец. Это была большая деревня. Показали нам избу хозяина, где жил Юрек. Он как раз был во дворе.
Раскинув руки, сын бросился ко мне:
— Мамуня, моя мамуня!..
Но потом, когда мой старый сказал:
— Ну, собирайся с нами, достаточно мы жили в разлуке, — мальчик отрицательно покачал головой.
— Почему? — расстроился отец.
— Я не могу бросить работу.
— А где ты работаешь? Хозяин тебя отпустит, я попрошу его.
Мальчик посмотрел на отца:
— Не надо, татуся! Я работаю на… аэродроме.
И больше ничего нам не сказал. Я уговаривала его, просила:
— Не ходи никуда, может быть, благополучно переживем войну.
Он обнял меня:
— И так переживем…
Пришла наша армия, и весной мы вернулись в Варшаву. Я думала: ну вот, наконец-то я могу быть спокойна. Но Юрек и на этот раз не долго жил дома. Снова исчез, потом вернулся и опять уехал. Я плакала, отец сердился…
И опять прибежал какой-то сосед с новостью:
— А ведь ваш Юрек в армии!
Оказывается, видели его в солдатском мундире.
Пошла я однажды вечером к соседям поговорить. Тяжело мне было, я постоянно думала о мальчике. Начала жаловаться им:
— Может, он там голодный, может, ходит в грязном белье.
И именно в этот момент отворились двери, и вошел мой сын.
А некоторое время спустя шла я полем к знакомым, чтобы сшить кое-что на машине. Любила я эту работу. И вот кто-то кричит:
— Сковроньская, сын приехал в отпуск!..
Прибежала я домой, усталая, запыхавшаяся, а мой Юрек радуется:
— Мамуся, я привез тебе подарок! Сестрам по платью, а тебе…
Это была швейная машина!
…У него уже тогда была медаль. Русская. Мы прочитали: «За победу над Германией»… Сын рассказывал, что служит в автороте, что у него все хорошо…
Отец был, однако, недоволен.
— Пора учиться! Хватит с тебя этой цыганской жизни. Тебе нужна книжка, а не винтовка! У тебя еще будет время носить мундир!
Старый грозился пойти в часть, к командиру. Но Юрек и на этот раз сумел его переубедить.
Ах, отец, и зачем ты ему уступил?..
Была пасха 1946 года. Третий день праздника — последний день его отпуска.
Помню я, как он уже было пошел — и вернулся еще раз. Потоптался нерешительно, будто хотел что-то сказать.
— Послушай, оставайся дома, — снова начал отец.
А он ответил на это:
— Не могу, татуся, не могу так просто не поехать и остаться…
Я была готова расплакаться.
— Это ведь армия. Война еще продолжается — надо ликвидировать банды… Если не вернусь из отпуска, придется мне отвечать. Я — солдат.
И пошел… Муж и старший сын молча проводили его. Вскочил он на грузовик. Я кричала ему вслед, но он не оглянулся. Наверное, не слышал. Было ему тогда пятнадцать лет…
А потом пришло это известие…
Не много я помню из того, что было дальше. Дорога в полк, стоявший во Вроцлаве. Прощальный залп…
Теофил Урняж
КАВАЛЕР КРЕСТА ХРАБРЫХ ПЛАЧЕТ
Колонны машин, тянувших за собой орудия, медленно продвигались лесными дорогами. Машины часто останавливались, и тогда из них выскакивали солдаты, оттаскивали валявшиеся на дороге стволы деревьев, засыпали вырытые окопы. А саперы тем временем разминировали многочисленные ловушки на дороге.
В который уже раз за эти дни 61-й зенитный артиллерийский полк вновь менял свое расположение, спеша на помощь пехотным частям, которым угрожали неожиданные фланговые удары больших немецких танковых групп. Уже, наверное, третьи сутки слышна была со всех сторон оглушительная артиллерийская канонада — признак того, что атакованные на марше дивизии и полки 2-й армии не дрогнули под этим внезапным ударом, что они сражаются, организуют повсюду круговую оборону. В этих боях зенитчики исполняли роль своеобразного противотанкового резерва. Они отражали не только атаки с воздуха, но были и там, где части пехоты или тыловые части не могли справиться с массированным ударом немецких танков. Артиллеристы направляли стволы своих зенитных орудий и прямой наводкой уничтожали десятки гитлеровских «тигров» и «пантер».
Сейчас 61-й полк, покоряя лесное бездорожье, спешил на новое место сражения.
В тылу, за колонной орудий, продвигались штабные машины. Сидевший рядом с водителем молоденький сержант взглянул на карту. Оказывается, они проехали уже больше половины пути. Осталось, значит, еще километров двадцать.
Дорога в этом месте выходила на небольшую поляну и опять пропадала в лесу. Машины впереди пошли быстрее. Перед ними на расстоянии, быть может, метров двадцати пяти, шла отмеченная красным крестом машина медсанбата. Впереди ехал грузовик подразделения связи. Санитарная машина была переполнена ранеными, поэтому санитарка, всеобщая любимица, ехала на этот раз со связистами, которые усадили ее на большой катушке кабеля.
— Что-то здесь, по-моему, слишком спокойно… — ворчал себе под нос водитель машины. — Я тебе говорю, сынок, мне это не нравится. Где все эти немцы? Помни, в случае чего выскакивай из машины — и к деревьям! Здесь нам негде укрыться…
Сержант пропустил мимо ушей это замечание. К «тыканью» он уже привык. Исполнилось ему шестнадцать лет, и был он самым молодым солдатом во всей 3-й дивизии. Нашивки сержанта значили здесь не много, поскольку большинство солдат в его полку были, по крайней мере, в два раза старше его, а водитель, с которым он сейчас ехал, был даже с сединой. Поэтому все говорили ему «сынок», и сержант Веслав Одовский вовсе на это не обижался. Зато считал, что обстрелян он получше многих солдат дивизии, и не любил, когда кто-нибудь проявлял о нем особую заботу. Тем не менее все, начиная от командира полка и кончая старшиной батареи, считали своей обязанностью оберегать его от опасности. Вот хотя бы сейчас: все едут себе спокойно в колонне, а водитель поучает именно его, сержанта, как надо себя вести, если их атакуют немцы. Во-первых, немцы не атакуют. Впереди ведь идет охранение, а следом — главные силы. Слишком большой это отряд, чтобы какая-нибудь группа гитлеровцев рискнула напасть на него. А во-вторых, сколько еще будут его считать здесь мальчиком, о котором всегда и всюду надо заботиться!..