Солдаты Войска Польского, которые с большими потерями переправились через Вислу, не могли уже ничего спасти.
Янек не забудет эту ночь с 23 на 24 сентября. Сначала остов судна «Байка» немного защищал от обстрела немцев. Но дальше была уже только водная гладь Вислы. Ветер рассеивал клубы дымовой завесы, которая висела над рекой, словно утренний туман. До рассвета было еще далеко, когда днище лодки зашуршало о песок пражского берега.
Еще не успел Янек отоспаться, когда пришел приказ:
«…Сегодня, когда на нашу территорию вступило регулярное Войско Польское, считаем своим солдатским долгом вступить в это войско, чтобы под командованием генерала Роля-Жимерского и руководством Польского Комитета Национального Освобождения нанести последний удар захватчикам. Да здравствует свободная, сильная и демократическая Польша!
Командующий округом Армии Крайовой Прага подполковник Анджей».
Военная комиссия, расположившаяся в здании бывшей школы на Бялоленцкой улице, приняла в ряды возрожденного Войска Польского капрала Армии Крайовой Яна Козыру.
24 сентября на рассвете перебрался Янек из охваченной огнем Варшавы на правый берег, и уже тот же самый день — 24 сентября 1944 года — вписали ему как день начала службы в Войске Польском. Он видел, что офицеры комиссии подозрительно приглядываются к его мальчишескому лицу. Не моргнув глазом, он назвал дату своего рождения, прибавив себе два года, чтобы не отослали в школу, как нескольких его ровесников.
Шли колонной в казармы в Рембертув, когда подъехал студебеккер. Янек увидел какого-то капитана с черной бородой, который кричал, обращаясь к солдатам:
— Мне нужны специалисты!.. — Заинтересовавшиеся подошли поближе, чтобы услышать: — Плотники, слесари, столяры…
Кто-то сказал громко:
— А что это за «купец»?!
Раздался смех. Янек отпрянул, толкнул Боруту, Чарта и Свиста, своих товарищей по повстанческой роте, с которыми вместе вступил в Войско Польское.
Они подошли к грузовику.
— Вы к саперам, детки?! — удивился добродушно капитан Мацулевич, заместитель командира батальона. Это он был «купцом», который искал добровольцев в свою часть.
— Мы минеры. — Янек сделал вид, что не услыхал пренебрежительного обращения.
— Минеры? — недоверчиво переспросил офицер. — А тол знаете? — неожиданно обратился он к Козыре.
— Тол не знаю, а тротил знаю, — не растерялся паренек.
— А какие бывают взрыватели? — продолжался экзамен.
— Механические, с часовыми механизмами, химические, — отвечали, перебивая друг друга, Борута и Чарт. Казалось, что капитан был убежден. Он заулыбался паренькам, и тогда Янек начал «атаку»:
— Из взрывчатых материалов знаем также пластик…
Мацулевич повертел головой:
— Интересно… А что это такое — пластик?
— Мнется, как пластилин, английский, с большой взрывной силой, — перечислял Козыра, как во время занятий, и продолжал: — Есть еще американский, с характерным запахом испорченного миндаля.
— Где же это вы научились подрывному делу? — прервал его капитан.
— В школе подхорунжих, — ответил Янек, вытянувшись по стойке «смирно».
Вот таким образом на подваршавском шоссе Янек и его товарищи стали солдатами 2-го отдельного саперного батальона 2-й дивизии имени Яна Генрика Домбровского. Они положили начало воссозданию 1-го взвода 1-й роты. Из его бывших бойцов никто не возвратился из десанта на жолибожский плацдарм…
Дни проходили в учебе, в подготовке к наступлению. Люди узнавали друг друга. Были они из разных мест, имели различное происхождение. Нужно было преодолеть не одно предубеждение, проявить много доброй воли, чтобы доверять друг другу. Командир роты Иван Смирнов был русским, родом из далекой Коми. Хорунжий Леон Юсиньский был подофицером довоенной армии, замечательным сапером-подрывником. Сержант Стефан Летки — коммунист, горняк из французских шахт. В сентябре 1939 года приехал в отпуск к семье на родину в деревню Цетуля…
Янека назначили командиром отделения. Все его подчиненные были родом из одной деревни Добровляны.
Разместились в предместье Варшавы, совсем рядом с Вислой. Небо над городом уже давно погасло. Иногда казалось, что в этой тишине слышно, как летят снежинки, которыми покрывала землю наступившая зима. Янек временами пытался найти в далекой панораме руин тот дом на Мурановской, который он оставил в знойный июльский день.
— Когда же наконец двинемся?! — набросился он однажды с этим вопросом на замполита. Наступила тишина, в которой чувствовалось напряжение. Этот вопрос волновал всех уже давно. Тогда раздался серьезный, чуть насмешливый голос Стефана Летки:
— Что это ты, Козыра, такой быстрый? Тебе захотелось завтра же идти в наступление?
В воскресенье никто в батальоне не получил увольнительной. Теперь все понимали: ждать осталось недолго.
В третий раз Козыра форсировал Вислу по льду, со стороны Жолибожа. Паренек ехал на самоходке. Всех варшавян распределили по атакующим столицу частям. Янек был назначен во 2-й отдельный самоходный артиллерийский дивизион в качестве проводника-разведчика.
Ехали медленно по белой пустынной улице. Со стороны фортов Цитадели доносилась пулеметная стрельба. Приближались к виадуку возле Гданьского вокзала. Он был цел. Самоходки, зацепляя гусеницами землю, осторожно съезжали с насыпи. Виадук объезжали низом, пересекая железнодорожные пути. На другой стороне остановились.
— Минутку! — Паренек стал карабкаться по откосу к пролетам моста. Тяжело дышал, проваливаясь в глубокий снег. Уже издалека он заметил подвешенные грузы. Осторожно Янек пробрался по стальной перекладине пролета к ящикам с динамитом. Одно движение ножницами — и детонирующий шнур обезврежен. Осторожно, не спеша он вынимал взрыватели из зарядов. Руки мерзли, мороз пронизывал его до костей. Янек еще раз тщательно проверил все, прежде чем возвратился в свой дивизион.
По радио получили приказ сосредоточиться в районе улицы Маршалковской. Многие из солдат впервые видели столицу. Командир показал Янеку на плане города:
— Должны выйти к этой точке…
Гусеницы самоходных установок поднимали тучи снега. Козыра согревался кофе из чьей-то фляжки.
— Приглашаю сегодня на обед «Под букетом», — пообещал он солдатам.
— Что это значит — «Под букетом»? — спрашивали они, стараясь перекричать скрежет гусениц.
— Я поведу вас в отличный ресторан! — объяснил он с гордостью.
А потом Янек стоял в тишине, смотрел на обожженные взрывами бомб от крыш до подвалов дома, на остатки железной кровати, поскрипывающей на ветру на краю многоэтажной пропасти, на своих боевых товарищей, отворачивавшихся в сторону, когда он искал их взгляды.
Но когда он возвратился к самоходке, кто-то ободряюще потрепал его по плечу, а кто-то сказал, держа в руках банку тушенки и самогон:
— Ну, этот первый обед в Варшаве, младший сержант, организуем тебе мы.
— Спасибо, союзники! — попытался он улыбнуться, и вспомнились ему внезапно лесничий домик в Келецком воеводстве и те же самые слова, которые он услышал тогда от советских партизан.
Он уже был спокоен, когда шел на Мурановскую. Здесь тоже была тишина. На белом снегу ни одного следа, видно, уже давно никто здесь не проходил. Янек нашел кусок железа и на опаленной пожаром стене нацарапал свою фамилию и цифру 74 157 — номер своей полевой почты.
Когда он возвратился в батальон, его встретили новостью: завтра военный парад! Он не поверил:
— В Варшаве?!
Их саперная часть получила задание в течение ночи поставить почетную трибуну для правительства и командования.
Поехали на Иерусалимские аллеи, когда уже совсем стемнело.
Мостовая была перегорожена остовом сгоревшего трамвая. Их батальонный ЗИС не мог его оттащить, поэтому пошли к советским танкистам, которые отдыхали поблизости. Тридцатьчетверка быстро очистила дорогу. Когда оттаскивали сгоревший вагон в сторону Познаньской улицы, увидели группу солдат. Они окружили нескольких жителей города, которые дожидались своих освободителей, укрываясь среди руин.