— Геня!.. Геня!
Мне не хотелось отзываться, но я узнал голос старшины роты.
— Тебя ищет офицер из батальона.
Я удивился, быстро вскочил и, отряхнув шинель, пошел представиться.
Это был не столько приказ, сколько вопрос. В душе я был горд, что поручник обратился именно ко мне. Я знал его в лицо, но не помнил даже фамилии.
— Сразу же? — лишь уточнил я. Он кивнул головой, и я пошел за своим котелком, который лежал под кустом. «Конец лежанию», — подумал я без сожаления, опуская в карман несколько гранат.
Мы двинулись лесом, от дерева к дереву, укрываясь за массивным щитом многолетних стволов. Автомат я держал наготове, прикрывая идущего впереди поручника. Через кроны деревьев пробивалось все больше света. Лес кончился.
Мы остановились, отойдя от своих уже метров на четыреста. Подул ветер, теплый и пахнущий весной. Я вспомнил, как год назад пас коров хозяина. Ветер был такой же, как тогда возле речки на зеленевшем весной лугу. «Вот бы увидел меня сейчас „американец“!» — с гордостью подумал я…
— Внимание!
Голос поручника возвратил меня к действительности. Пригнувшись, мы шли через открытое пространство, на котором только кое-где росли кусты.
— Перебежками! — услышал я громкий шепот. — От куста к кусту. Только бы скорей к тому молодому леску.
Еще сто метров… Восемьдесят… Шинель сковывала движения, я чувствовал, как у меня взмокла спина. Каска надвинулась на глаза, но не было даже времени ее поправить. Еще пятьдесят!..
Автоматная очередь настигла нас на ходу. Мы сразу прижались к земле. Ее уже прогрело солнце. У меня перед глазами на стеблях травы блестели последние капли росы. Молчавший до сих пор лес поливал теперь нас огнем. Я видел, как пулеметные очереди косили свежую зелень. Передо мной чуть слева лежал поручник. В первый момент я не заметил его. Лишь немного спустя увидел, как его поднятая рука резким движением рассекла воздух.
«Гранаты!» — вспомнил я. В стену леса ударил внезапно взрыв и, отразившись от нее, прокатился дальше умолкающим эхом.
Осторожно приподнявшись, я вытащил гранаты из кармана и положил перед собой. Когда заговорил автомат поручника, я бросил гранату. Подумал еще о том, как чертовски неудобно бросать гранаты лежа, когда тебя может внезапно скосить очередь гитлеровского автомата.
Я прополз немного вперед. После каждой очереди я старался сменить место, чтобы гитлеровцы не нащупали меня. Еще гранаты!
Я отвечал короткими очередями. Мало оставалось патронов… Об этом же, очевидно, подумал и поручник, так как я услышал его голос:
— Геня, назад! Быстро, я буду тебя прикрывать!..
Я вскочил и, согнувшись, прыжками устремился к лесу. Добежав до какого-то пня, я упал за ним и стал ждать. Теперь была очередь поручника. Увидев, как он побежал, я выпустил в сторону леса, где засели гитлеровцы, длинную очередь из автомата. Внезапно поручник упал. Я ждал, когда он откроет огонь, чтобы отступить дальше, к своим, но его автомат молчал.
«Кончились патроны?» — промелькнуло у меня в голове и по спине пробежал холодок.
— Гражданин поручник! — произнес я шепотом. Молчание. Я повторил громче. Снова молчание. Я продолжал ждать. Гитлеровцы тоже перестали стрелять. Я по-настоящему забеспокоился. Крик мог привлечь внимание немцев. Я бросил одну гранату и подполз к месту, где должен был лежать командир. Прислушался. Полная тишина. Осторожно разгреб рукой траву и тогда увидел командира. Автоматная очередь угодила поручнику в бедро.
Я подполз поближе. Он еще был жив. Из левого кармана я вытащил у него санитарный пакет и перевязал ему раненую ногу. Со стороны леса снова раздалась автоматная очередь. Немцы как бы прощупывали местность. Раненый истекал кровью. Я достал свой пакет и еще сильнее стянул ему ногу. Потом обхватил поручника руками и попробовал потащить его. Но у меня ничего не получилось. Раненый только застонал. Я знал, что причинил ему боль. У меня не хватало сил, и мне захотелось заплакать. Пожалуй, впервые почувствовал, что я, в сущности, еще ребенок. Я все время старался не отставать от взрослых. До сих пор это мне удавалось. Теперь, когда от меня зависела жизнь человека, я был бессилен.
Поручник что-то шептал. Я наклонился к нему.
— Не уходи! — произнес он, судорожно схватив меня рукой. — Не оставляй меня!
Но я уже знал, что должен его оставить. Только тогда будет шанс спасти его.
— Я вернусь, поручник. Позову кого-нибудь… Вы останетесь живы!
Я видел его глаза. Они кричали, хотя я слышал только шепот:
— Не оставляй меня…
Я повернул его лицом в сторону немецких позиций. Рядом положил гранаты. Проверил диск в автомате. Патроны еще были. Я направил автомат в сторону немцев.
— Честное слово, я вернусь.
Где-то рядом резанула автоматная очередь. Я метнул еще одну гранату и пополз по-пластунски через луг. Пули, преследовавшие меня, ложились все ближе. Внезапно я понял: «Каска!» Отражавшая солнечные лучи каска была хорошей мишенью для немцев. Я сорвал ее с головы и отбросил в сторону. Пули последовали за ней, но я был уже возле деревьев. Вскочив на ноги, я побежал. Времени не было! Шинель цеплялась за кусты, я чувствовал, что теряю силы. Внезапно мелькнула мысль: «Свои могут подстрелить меня!» Ведь я бежал прямо на наши окопы. Страх охватил меня, и я начал кричать:
— Это я! Не стреляйте! Это я, Генек!..
Вдруг совсем рядом я услышал:
— Чего испугался?
Примчался я вовремя. Отряд отходил на новые позиции. Еще несколько минут — и я застал бы лишь пустые окопы. Поручник Кубисяк дал мне трех солдат, в том числе одного автоматчика. Мы все называли его «партизаном», так как в армию он пришел прямо из леса. Он тут же придумал свой план спасения раненого.
— Я отойду от вас в сторону и огнем отвлеку внимание немцев. Тогда вы ползите к поручнику…
Мы так и сделали. «Партизан» короткими очередями из автомата стал прощупывать лес. Мы быстро поползли по траве. «Жив?» — крикнул я с нетерпением ползущим впереди меня бойцам.
Командир был жив! Два солдата обхватили его с двух сторон и поволокли в сторону леса. Я на всякий случай прикрывал их отход. Потом отыскал «партизана», который продолжал отвлекать на себя гитлеровцев. Он взглянул на меня вопросительно, но у меня не было сил ответить. Я только улыбался.
— Ну, тогда дуем отсюда, — сказал он весело. — На сегодня рабочий день окончен…
Утром 9 мая меня разбудили товарищи. Война кончилась! Уже с первых дней мая несколько раз она должна была кончиться, но каждый день солдаты гибли. Два дня тому назад из разведки к реке Шпрее мы возвратились только вдвоем, а пошло нас девять. Радио сообщило, что пал Берлин. Мы уже считали дни, когда возвратимся домой. Сержант Тлухож даже подсчитал, что может успеть на именины жены. Но этот солдат народного войска остался навсегда на берегу немецкой реки. Остались и другие. Те, на другом берегу, продолжали упорно сопротивляться.
К кухне нужно было пройти через молодой лес. Внезапно я споткнулся. Сапог мягко вошел в рыхлую землю. Я хотел идти дальше, но вдруг заметил в песке зеленый кусок сукна. Я разгреб землю. Это была польская военная шинель. Я повернулся и побежал к командиру.
Возвратились мы с лопатами. Копать глубоко не было необходимости. Изуродованные трупы лежали тут же, под тонким слоем земли.
— Это раненые из госпиталя, захваченного немцами, — сказал кто-то из офицеров. Я не мог смотреть. Через ветви деревьев видно было небо. Чистая лазурь, без облаков. Даже издалека не доносились звуки каких-либо выстрелов. Трудно было поверить, что наступил конец войны.
Это было в тот день, когда я плакал. Впервые после того, как надел солдатскую форму. Плакал, нужно признаться, со злости. Даже потом сам удивлялся. Ведь я видел столько боли, отчаяния, самопожертвования, а глаза были сухими. А тут заплакал из-за старшины роты сержанта Томчака.
— Рядовой Штейнер явился по вашему приказанию! — доложил я.
Томчак даже не поднял головы от миски. Как раз в этот момент он завтракал.
— Пойдешь, Геня, — сказал он, — к парикмахеру.
Сказал он это неразборчиво, и мне показалось, что я ослышался.
— Я слушаю вас, гражданин сержант, — сказал я, все еще не веря услышанному.
— К парикмахеру! — Голос старшины оглушил меня. Он не любил повторять команду два раза.
Впервые в армии я сделал попытку вступить в спор: