— Понимаю, — ответил гаулейтер. — Но мы отнюдь не пассивны. Мы стоим под ружьем. Я разговаривал с Мюнхеном. Наше решение одобрено. Нам рекомендовали держать штурмовые отряды в полной боевой готовности.
— Половинчатая мера, — сказал доктор Баллаб и наполнил бокалы. — Но все же какой-то просвет. Значит, и в Мюнхене видят, каково положение вещей.
— Вот так так! — воскликнул гаулейтер. — Мне кажется, ты недооцениваешь фюрера!
— Наоборот! — смеясь, возразил доктор Баллаб. — Ну, прежде всего выпьем. За здоровье фюрера!
Они чокнулись, выпили. Доктор Баллаб, еще держа бокал в руках, сказал:
— Если бы мы не считали ниже своего достоинства пить за социал-демократов, я бы выпил за здоровье Цергибеля и ему подобных! На мой взгляд, социал-демократы этого толка превосходно льют воду на нашу мельницу. Мой покойный отец, который понимал это уже много лет назад, был не так глуп, как мне тогда казалось.
Первый день мая выдался чудесный. Сияло лучезарное весеннее солнце, нежно зеленела молодая листва, а в небе стояли мелкие белые облачка. На всех домах развевались красные и черно-красно-золотые флаги, улицы заливали толпы празднично одетых людей, с красной гвоздикой в петлице пиджака или на блузе.
Кат, держа за руку теперь уже пятилетнего сына, ждала у Нового Конного рынка колонну демонстрантов, двигавшуюся со стороны Сан-Паули, к которой Вальтер собирался примкнуть. Первыми подошли ротфронтовцы; впереди — плечистые знаменосцы, поистине богатыри, за ними — остальные, отряд за отрядом. Народ бурно приветствовал их. Маленький Виктор тоже усердно махал им ручкой. Оркестры ротфронтовцев играли новую, зажигательную, боевую мелодию, и рабочие пели:
Кат вместе со всеми вслушивалась, стараясь разобрать слова песни.
Кат спрашивала себя, почему сегодня лица у этих людей не такие, как всегда? По принятым представлениям, они были в большинстве своем некрасивы. Одни — костистые, испитые, другие — изрезаны складками, точно высечены грубым резцом. Но сегодня все лица озаряла одна общая радость и гордость.
Подошла колонна краснофлотцев, крепких, загорелых людей. Их встречали особенно восторженно. Их песня хлестала воздух, как пулеметный огонь.
Кат все глаза высмотрела, но Вальтера нигде не было. Ей ничего другого не оставалось, как примкнуть к одной из колонн и вместе с ней шагать к Моорвайде, куда стекались колонны демонстрантов со всех концов города для торжественного празднования дня Первого мая.
Вальтера не было в колоннах демонстрантов. На сборном пункте ему передали команду немедленно явиться в редакцию. Там уже все собрались, и шло распределение заданий. Стало известно, что в Берлине полиция стреляла в рабочих, которые вышли на демонстрацию вопреки запрету. По последним сведениям, на рабочей окраине Берлина в Веддинге дело дошло до настоящих уличных боев, до сих пор не утихающих. Вальтеру поручили составить короткую, пламенную листовку; ее немедленно отпечатают и распространят среди демонстрантов, сказал ему главный редактор Копплер и прибавил:
— Тебе известно, что полицей-президент Цергибель — непосредственный виновник сегодняшних кровавых событий. Это первый случай в Германии, чтобы социал-демократ запретил рабочим выйти Первого мая на улицы. Пиши без всякой оглядки. Тон должен быть суровым и решительным. Но помни, что берлинцы обороняются от полицейского произвола. О вооруженном восстании в настоящий момент и речи не может быть. Вопросы есть? Нет? Сколько времени тебе нужно?