— Ну, Луи, что ж ты молчишь? Согласись — и делу конец.
Шенгузен нетерпеливо кивнул.
Овердик погладил Грету по голове.
— Вот и хорошо. Разрешение есть.
— Но у нас нет денег! За наем зала нам нечем заплатить! — воскликнул Вальтер. — Вход у нас будет бесплатный!
Шенгузен уже уходил.
— Что? Плата за наем? — Он отмахнулся. Если он не разыщет по телефону Отто Штольтена, он тут же позвонит в штаб военного округа. Не вредно будет придать сегодняшнему делу большее значение, чем оно, быть может, заслуживает…
— Видите, ребятки, товарищ Шенгузен согласился. Берите, значит, большой зал и устраивайте — да потолковей! — ваш родительский вечер. Но маленькую плату за вход я бы на вашем месте все-таки установил. Вы так богаты, что ли?
— Какое там богаты, — ответила Грета, вновь обретая присутствие духа.
Ян Овердик шутя потянул ее за косу.
— Не сомневаюсь, что вечер будет замечательный.
— Конечно! — воскликнул Вальтер. — Приходите к нам непременно.
— Посмотрим! Посмотрим! Если только время позволит. — И, прощаясь, он протянул Грете правую, Вальтеру левую руку.
Между тем участники совещания вышли из зала и разбрелись по коридору; всё пожилые, бородатые, солидные люди. Среди них Грета и Вальтер, тоненькие, юные, светлые, напоминали мальчика и девочку из сказки, нечаянно попавших в царство гномов. Взявшись за руки, они стремительно кинулись к лестнице и, громко смеясь, понеслись вниз.
— Победа! — ликовала она. — Наш вечер обеспечен!
Юноша бежал, все время чуть опережая ее.
— И все сошло гораздо легче, чем мы думали.
Так мчались они до самого Альстера. Здесь, снова взявшись за руки, они смешались с поредевшей к вечеру толпой гуляющих и уже медленнее пошли по берегу озера.
— Грета, а не сделать ли нам круг по Альстеру?
— С чего это вдруг?
— Ну, хотя бы потому, что сегодня такой чудесный день… И — Первое мая! Вот мы и отпразднуем, устроим с тобой демонстрацию.
— Это, как тебе известно, запрещено. Слушай, если бы он отказал, тогда — о, тогда я бы его отбрила, уверяю тебя. У меня уже все было обдумано… Еще как отбрила бы!
— Ну, интересно, что же ты сказала бы ему?
— Я?.. Я?.. Ты же меня знаешь! Я бы такое наговорила! Чудовище вы, сказала бы я! Изверг! Отвратительное толстокожее животное, сказала бы я ему. В вас нет ни искорки любви к молодежи! Хотите знать, на кого вы похожи, спросила бы я его. Хотите? Ну, так я вам скажу. Вы как будто только что из первобытного леса выскочили. Вы… вы страшилище! Слышишь, это все я бы ему сказала, непременно, непременно!
Юноша ничего не ответил, погруженный в свои мысли. От отца он очень хорошо знал, что за субъект этот Шенгузен. В кругу друзей отец не раз открыто высказывал свое мнение о нем. Уже не впервые Вальтер встречается с профсоюзными руководителями, и сегодня у него снова то же чувство неприязни… До сих пор он верил, что люди с таким идеалом в сердце, как социализм, не могут быть плохими людьми. Вот почему, в числе других мотивов, он стал социалистом; ему казалось, что социалист — это прежде всего справедливый, честный, порядочный человек. А между тем большинство этих всесильных профсоюзных руководителей всегда, вот как и сегодня, вызывали в нем антипатию. Шенгузен — социалист? И даже один из ведущих? Этот желчный, недоверчивый человек — социалист?
— Что с тобой, Вальтер? С чего это ты так помрачнел? И молчишь? Ведь все так хорошо кончилось!
Вальтер рассеянно кивнул…
И разве только Шенгузен? А Бонзак, Примель, Ладебрехт, Хальзинг? Где у них дерзание, отвага, мужество? Где стремление к новому, к социализму? Им, видно, не хватает самого важного — любви к людям. Станут такие жертвовать собой?.. Как бы не так! Стоит на них посмотреть, послушать их, и тебя невольно берут сомнения, и ты начинаешь думать, что они полны ненависти, презрения к людям, что они не доверяют даже друг другу…
Это были уже серьезные размышления, занимавшие юношу в этот солнечный майский день.
— Ты все думаешь о нашем вечере? Или тебя уже лихорадит перед докладом?
Вальтер поднял глаза и взглянул на подругу.
— Пока еще нет. Трясти начнет, вероятно, только перед самым выступлением. — И чтобы отогнать невеселые мысли, он сказал: — Посмотри-ка, ни одного свободного местечка в Альстерском павильоне.