Сперва я испытывал большой страх перед гулукцами. Но они отнеслись ко мне очень приветливо, и я почувствовал себя у них хорошо. Я остался в Гулуке и жил там, пока не достиг возраста ваналуд{293}.
Но вот однажды я услыхал громкий бой барабана{294}. Это случилось вскоре после обеда, когда солнце стояло еще вон там{295}, и было ясно, что произошло нечто необыкновенное, — ведь танцы начинаются только тогда, когда уже стемнеет{296}. Женщины и дети сразу же покинули деревню, а мужчины зачем-то собрались вместе. Мне тоже разрешили остаться, так как все думали, что я уже больше не йе-нан, а настоящий габгаб. О том, что готовилось совещание по поводу предстоящей охоты за головами, я и не подозревал, так как гулукцы не дудели на флейтах{297}, как это делают йе-нан, когда хотят раззадорить мужчин.
Мужчины говорили, что надо напасть на Квель. У них ведь была старая вражда с жителями этой деревни, и они желали отомстить им за последний набег. Кроме того, они слышали, что в Квеле можно раздобыть много ножей, топоров и стеклянных бус, которые принесли туда брмакры{298}. Но потом они начали сомневаться, так как опасались, что в Квеле могут оказаться чужеземцы с ружьями. И тогда гулукские мужчины решили напасть на другую, габгабскую, деревню{299}, с которой они также враждовали.
Но я подумал, что скорее всего они все-таки пойдут на Квель и дальше — на Йедьерук, так как им очень хотелось добыть железные топоры и ножи. И вполне возможно, что габгабскую деревню они назвали только для того, чтобы обмануть меня, ведь я как-никак был йе-нан.
Поэтому я ночью тайком бежал из Гулука. А это вовсе не легко, так как вокруг габгабских деревень в высокой траве торчит много острых крючков из бамбука или древесины нибунговых пальм, и даже сами местные жители иногда нечаянно наступают на них. Но мне повезло: я благополучно миновал опасное место, и никто не гнался за мной.
Вскоре я добрался до Бупула. Люди там и так неприветливы и подозрительны, а из-за того, что я пришел из Гулука, они смотрели на меня совсем косо. Но когда я предупредил их о готовящейся охоте за головами, они стали приветливее и даже отвезли меня вниз по Абталу до деревни Квель. Там я и остался, потому что за это время мои родители в Йедьеруке уже умерли.
Гулукцы так и не напали на нас, но зато к нам явились чужеземцы — охотники за райскими птицами. Они заставили нас носить их вещи. Правда, мы получили за это табак и стеклянные бусы{300}, а также ножи, но они часто избивали нас и говорили неприличные слова{301}. Чужеземцы грабили наши сады и резали наших свиней. А мы ничего не могли поделать, потому что у них были ружья. Они также ничего не давали нам, когда убивали райскую птицу. И если владелец дерева{302} пытался выпросить у них хоть немного табаку, они били и ругали его. Кроме того, чужеземцы воровали наших женщин{303}. Все это мне очень не понравилось, и так как я думал, что в Гулуке уже отказались от вражды к Квелю, то снова пошел туда.
Дойдя до Гулука, я остановился и трижды подул в свою собачью манилку{304}. Тогда из деревни вышли трое старых мужчин и спросили, чего мне нужно. Я ответил, что вернулся и теперь хочу остаться у них. Они ехидно рассмеялись и сказали: «Может быть, ты хочешь показать чужеземцам дорогу в Гулук?» Но я рассказал им о плохом поведении чужеземцев у йе-нан и добавил, что сам сбежал от них и очень хотел бы опять поселиться в Гулуке. Тут старики угостили меня орехами бетеля, и мы все вместе стали их жевать{305}. Так что все было хорошо. Вскоре после возвращения я женился на одной гулукской девушке и снова стал полноправным жителем этой деревни.
Позднее я как-то сказал гулукцам, что на Абтале и в лесных деревнях йе-нан много лучше, чем в краю габгаб, и тогда у людей снова вспыхнуло ко мне недоверие. Однажды моя жена услыхала, как мужчины говорили, будто я предатель, и что меня надо убить. Она передала мне это. Я сделал вид, будто собрался идти на свой огород, и опять бежал в Квель{306}. Жену же мне пришлось оставить в Гулуке. И теперь я никак не могу к ней вернуться, потому что ее земляки непременно убьют меня.
Люди габгаб — плохие, и это хорошо, что Акон-Явал{307} наслал на них мор. Полицейский патруль и учитель-миссионер, который живет здесь, сами видели, что в деревнях Вам, Нагове и Сангезе люди лежали мертвые{308}. Вероятно, и в Гулуке они тоже поумирали. Но мою жену мне, конечно, следовало взять с собой.