Патовая ситуация растянулась уже на три часа. Стаи Повелителей Ночи время от времени разбивались на пары и проводили дуэли — из — за оскорбленной чести или просто скуки. Тысяча Сынов не позволяли себе подобной недисциплинированности.
— Оно того стоит? — спросил Севатар, кивнул на противостоящие силы. За последний час обе стороны подтянули боевые танки.
На таком близком расстоянии до башни он ощущал покалывание на коже от телекинетического барьера. Сводящий с ума зуд, давление, которое просачивалось внутрь его черепа, от чего у него распухал мозг. Он сжал зубы и подавил подступившую тошноту. На миг ему показалось, что он слышит по вокс-каналам другого Легиона приглушенные напевы Тысячи Сынов. Они звучали призрачными, чуждыми, невыносимо уставшими.
— Да, — ответил Ариман. — Император будет рыдать, если мы позволим этому знанию погибнуть.
Севатар выдохнул сквозь сжатые зубы. Его так утомляли заблуждения других людей.
— Будь это так, мой примарх не приказал бы нам сжечь все дотла.
На лице Аримана отражалось терпение — терпение и сочувствие.
— Со всем уважением, капитан Севатарион, ты говоришь о том, чего не знаешь. Мы плаваем по течениям Великого Океана так, как ни один другой Легионе не может вообразить, не говоря о том, чтобы понять. Знания в этой башне имеют отношение к миру за Пеленой, и только мы имеем право судить о его ценности. Слово Алого Короля — единственный закон, имеющий здесь вес. Мы заберем эти знания на Просперо, а потом, после изучения, переправим на Терру.
Севатар сумел разжать зубы.
— Знаешь, а ты умеешь относиться к братьям-воинам, как к детям. Слащавость в твоем голосе не скрывает того факта, что ты высокомерный терранский говнюк.
Ариман покачал головой во второй раз, демонстрируя терпение в ответ на эту тираду.
— Я не стремился высмеять тебя, Яго.
Лицо Севатара дернулось.
— Я возвращаюсь на орбиту узнать, приблизились ли наши отцы к решению.
— Я с тобой, — ответил Ариман. — Но я бы хотел гарантии от тебя, что ваши силы не откроют огонь по башне после нашего отбытия.
— Но я пригнал всю эту артиллерию, — Севатар махнул рукой на разрушенный город, где рычали на холостом ходу бронемашины батальона VIII Легиона. — Было бы досадно не воспользоваться ею.
— Я это и имею в виду. Мне нужно твое слово.
Севатар уставился на своего коллегу.
— Если я дам тебе такую гарантию, ты и в самом деле поверишь, не так ли?
— Я буду надеяться, что ты держишь свое слово, — сказал Ариман.
Севатар фыркнул, но не насмешливо, а из искреннего удивления.
— Никто настолько наивный как ты не имеет права быть высокомерным, Азек.
— Знание — не есть добро или зло, брат. Оно приобретает нравственность только при его использовании. Если использовать со злым умыслом, оно становиться злом. Если применять во благо других, оно становится добром.
Двое братьев разговаривали уже некоторое время, и это было видно по их лицам. Первый был краснокожим гигантом, облаченным в броню из тизканской бронзы и просперовского золота. Оттенки обоих металлов обладали едва заметным намеком на алый цвет. Плавные символы украшали пластины доспеха загадочными узорами. Аристократическую красоту его лица портил сморщенный порез на месте правого глаза. От ока, что некогда гнездилось в закрытой глазнице, осталось только предположение.
Второй брат был поджарым, в то время как первый — мускулистым. Растрепанным, тогда как другой — величественным. Его кожа была цвета нечистого льда, а волосы — грязно-черными, как крылья летучей мыши. Он сидел, в то время как первый горделиво стоял.
Второй брат смотрел на свои руки в перчатках. Он снова и снова выпускал и втягивал пару огромных металлических когтей, с мерзким скрежетом адамантия о керамит.
— Закон есть закон, — сказал бледный брат, не отрывая взгляда от перчаток. Из ножен на предплечьях в очередной раз молниеносно выскочили когти под аккомпанемент металлического лязга.
По краям зала безмолвную вахту несли несколько космодесантников. Их имена, лица и шлемы были известны по всему новому Империуму, каждый из воинов был героем. Такое собрание, при лучших обстоятельствах, означало бы уничтожение или покорение цивилизации, сопротивляющейся Имперскому согласию. Сейчас же эти знаменитости стояли молча, наблюдая, как их отцы борются за право нанести заключительный удар по миру внизу либо спасти его от уничтожения.
Один из воинов в полночном боевом доспехе, такой же болезненно-бледный, как и его примарх, и с отметиной от клинка на губах, покачал головой и, наконец, заговорил: