— А это что такое?
— Своего рода звуковое оружие. Несколько моих бывших братьев нашли это место и попытались убить меня. У них не вышло, но мощь их оружия искалечила меня и превратила в то, что вы сейчас видите.
— И ты переделал его, во что? Своего рода аварийный передатчик?
Вокс-передатчик дредноута заскрежетал, и Вистарио решил, что это грустный смех.
— Аварийный передатчик? — повторил Риланор. — Нет, приманку.
— Для кого?
От звука мертвой кожи, скользнувшей по камню, у Вистарио забегали мурашки по спине.
Вкрадчивый голос ответил на вопрос дредноута.
— Для меня. Не так ли, Риланор?
У Вистарио открылся рот, когда из теней пещеры появилась огромная змеиная фигура. Гибкая и прекрасная, многорукая, с белоснежными волосами, рассыпавшимися по кричащему пурпуру рельефного боевого доспеха.
— Наконец — то, — произнес Риланор. — Фулгрим.
Примарх был мерзостью, даже по стандартам воинов, которые видели, как страшно изменился их отец под воздействием преобразующих энергий Великого Океана. Вистарио ощутил эфирное пламя, пульсирующее в теле Фулгрима. Способность примарха манипулировать энергиями эфира была невероятно могучей, но далекой от утонченности.
Посередине его тела сверкнули мечи, а глаза рыскали по помещению, оценивая живописную сцену. Как долго он наблюдал и слушал? За прошедшие со времен битвы за Терру столетия поведение Фениксийца не поддавалось никакому рациональному осмыслению или чувству предсказуемости. Сам Магнус отказался от любых форм предсказания, касающихся поступков его брата, поэтому как мог Вистарио даже пытаться спрогнозировать следующее действие Фулгрима?
— Древний, — обратился Фулгрим, скользя по полу причудливыми волнообразными движениями. — Выглядишь ужасно. Даже безобразно.
— А что стало с тобой, мой примарх? — спросил Риланор. Испорченный вокс-передатчик не смог скрыть его шокированное отвращение. — Ты — чудовище.
— Говорит клочок погибшей плоти, поддерживаемый при жизни несуразными механизмами, — ответил Фулгрим, кружа вокруг четырех воинов. Его глаза превратились в перламутровые сферы без зрачков, бездушные и лишенные всего, что некогда придавало ему величие. Они рассматривали воинов с одним только преходящим интересом.
— Зачем Магнус отправил своих сломленных сынов на Исстван III? Вы ничему не научились из разрушения Волками Просперо? Моему брату-отшельнику уже бы следовало понять, что его назойливое любопытство ведет только к беде.
Вистарио старался обрести голос, что всегда было проблемой в присутствии примарха. И вдвойне перед лицом столь измененного. Но, несмотря на то, что внешний облик Фулгрима так ужасно изменился, в груди Вистарио шевельнулась тоска.
— Мы услышали его послание, — выдавил корвид.
— Как вам не повезло, — ухмыльнулся Фулгрим, оценив их затруднительное положение. Муршид все так же висел, словно вялая рыба в хватке Риланора, Вистарио был под прицелом штурмовой пушки, а Ахтар застыл, наведя болтер на саркофаг дредноута.
Фениксиец приблизился к Риланору.
— Что ж, старый друг, — сказал Фулгрим. — Ты привлек мое внимание. Что ты хочешь сказать мне? И уж постарайся, чтобы было занимательно, в конце концов, ты располагал тысячелетиями на подготовку.
Риланор отпустил Муршида и использовал скрежещущую конечность, чтобы выпрямить корпус. Вистарио увидел, что ствол штурмовой пушки уже не целиться в него, но следует за движениями примарха.
Корвид переключил свой разум в воинственные исчисления, пустив силу Великого Океана в свое тело.
+Будьте готовы,+ передал он братьям одним лишь проблеском мысли.
Он почувствовал их понимание, и приготовил душу к применению своих сил. В его разум хлынули противоречивые видения: кромсающие пули и масс-реактивные снаряды, пламя и неудержимая волна смертельного разрушения.
«Плохие знамения».
Пыль и камни осыпались с брони Риланора, как песок в песочных часах. Показались новые детали разбитого предмета под телом дредноута и гудящие силовые кабели, тянущиеся от саркофага Риланора к открытой панели управления.
Вистарио почувствовал, как застыла кровь в жилах, когда он, наконец, понял, что это такое.
— В самом деле, прошли тысячелетия? — спросил Риланор. Его голос окреп, доносясь из давно минувших дней и наполненный бесконечной печалью и терпеливым сожалением.