Алефео падает в развалины за моей спиной. Его красный доспех иссечен, а пламя потемнело. Он смотрит на меня безжизненным серебряным лицом, проливающим вечные слезы.
— Все сделано, — говорит он. Я слышу бремя в его словах. Шрам содеянного останется в его снах, и оно проникнет в поэмы, которые он пишет на языке мертвых. Тогда он поймет, что мы — ангелы. Красота не наш удел, мы должны сжечь ее, чтобы стать теми, кто мы есть.
В городе под нами камни зданий в море огня начали плавиться.
Я поднимаю взгляд. За пеленой дыма проясняются облака, встречая рассвет. Солнце касается моих глаз.
— Да, — говорю я. — Сделано.
А затем я расправляю крылья и взлетаю, поднимаясь из огня и жестокости к свету будущего.
Аарон Дембски-Боуден. КРАЙ БЕЗДНЫ
— Что бы офицеры Восьмого Легиона ни записывали в своих архивах в этот момент — это дело их черных душ. Я — легионер Тысячи Сынов и имею дело только с истиной.
— Часть меня гадает, смягчит ли примарх свою оценку, дабы не говорить дурно о своем брате — варваре Кёрзе. Я ни на секунду не сомневаюсь, что он будет честен, но честность может быть обнаженной, а может быть скрытой покровом милосердия. Лорд Магнус — великодушный человек. Он — мудр, в то время как его брат — злобен. Милосерден, в то время как Кёрз — ожесточен.
— Разорение Зоа было всего лишь вторым случаем, когда я сражался подле моего примарха. Я не закрываю глаза на честь, оказанную мне во время этого приведения к согласию, когда я оказался в присутствии не одного, но двух сыновей Императора. Также я не закрываю глаза на совершенные ошибки, которые привели к катастрофическому провалу кампании.
Я не пытаюсь переложить вину по собственной прихоти. Наоборот, я хочу объективно и взвешенно найти ошибку, ее истоки. Повелители Ночи уже отбыли, оставив нас одних. Несомненно, они отправились куда — то еще со своей слабоумной злобой, кичась своим невежеством, как безусловной добродетелью, заявляя, что они сделали только то, что было необходимо.
— И вот мы стоим здесь среди пепла, тщательно проверяя рассыпающиеся остатки откровения. Слишком поздно что — то изменить. Слишком поздно сделать что — то, кроме как скорбеть об утраченном.
Все потеряно. Все — прах.
Улатал опустил инфопланшет. На минуту наступила тишина, или, по крайней мере, нечто близкое к ней. Влажные и размеренные звуки его затрудненного дыхания прерывались нерегулярными тягами аспиратора. Не считая тихих болезненных звуков его продолжающейся жизни, в комнате стояла абсолютная тишина.
— И что мне с этим делать? — он швырнул инфопланшет на рабочий стол, почувствовав, как смещается жидкость в дыхательных путях при наклоне вперед. Улаталу осточертело это бульканье в груди.
— Прошу прощения, — отозвался из угла сервитор. — У меня возникли сложности с анализом вашего запроса. Что вы имели в виду?
Улатал оглядел монотонное существо с пустым взглядом и неопределенно махнул рукой в сторону инфопланшета.
— Это. Что именно я должен с этим сделать?
— Прошу прощения, у меня возникли сложности с анализом вашего запроса. Кажется, вы указали на стену комнаты. Это верно?
Улатал поборол желание закричать. Вместо этого он несколько раз постучал кончиком пальца по экрану инфопланшета.
— Нет, кусок ты… Это. Это. Доклад. Что мне делать с докладом?
Сервитор не пошевелился, даже не моргнул.
— Доклады должны быть систематизированы, заверены и поданы для доархивной вторичной обработки.
— Зачем они направили тебя ко мне? — Улатал не в первый раз задал этот вопрос. — От тебя столько же пользы, как от булыжника в регициде. Что мне делать с таким докладом?
— Доклады должны быть систематизированы, заверены и поданы для доархивной вторичной обработки.
— Заткнись, — приказал Улатал с опасным спокойствием.
— Исполнение, — покорно ответил сервитор и перешел в бесшумный режим.
— И если ты снова заговоришь в следующий дневной цикл, я тебя пристрелю. Это не просто обещание, а торжественная клятва.
Он вполне мог это сделать. У него не забрали личное оружие. Впрочем, он вряд ли когда — нибудь снова воспользуется им в профессиональной деятельности, но знакомый вес на бедре немного уравновешивал чувство беспомощности от наличия кровавой жидкости в его легких и животе.