Ну уж нет. Моя мать уже отдала свою жизнь богам за то, чтобы я за неё отомстил. И ничего хорошего не вышло. Если я умру сейчас, её жертва станет напрасной, но на этом закончится череда смертей. Даже если найдётся доброволец–смертник, как мне потом жить с таким грузом?
— Я на это не пойду, — вложив все остатки силы в свой голос, я повернулся к Птицеглазу. — Зря ты им рассказал. Только души рвёшь.
— Пусть знают.
— Ну теперь знают. И что с того?
— А я не договорил.
Я снова опустил голову и постарался не завыть от боли. С каждым мгновением становилось всё хуже, но пока я ещё мог держаться достойно.
— Есть одна важная вещь, — понизив голос, сказал Конгерм. — Даже если удастся найти того, кто согласится отдать свою жизнь, и даже если Гродда примет такой обмен, что бывает не всегда… Тот, кого спасли, получит другую судьбу. За все изменения в полотне судьбы нужно платить, и мы никогда не знаем, как это отразится на нашем будущем. — Конгерм уставился на меня своими жуткими птичьими глазами. — А за такое мощное колдовство обязательно потребуют серьёзную плату.
— Но ведь жизнь будет отдана! — воскликнул Коли. — Разве этого мало?
— Мало. Жизнь идет на обмен. Но ведь нужно платить за дерзость обращения к богам. Нужно платить за изменение судьбы. И просто порезать палец да пролить немного крови для этого недостаточно. После такого тёмного ритуала тот, кого спасли, станет иным. И невозможно предугадать, как это ему отыграется и что с него возьмут. Боги любят шутки, да не всегда эти шутки добрые. Вспомните Брани — великого обманщика богов. Были ли его шалости добры?
— Но Гродда — не Брани, — возразил Броки и почесал сплетённую в косу бородку. — Гродда никогда не шутит.
Конгерм печально улыбнулся.
— Мы просто не понимаем её забав. Смерть — хороший бог. Понятный.
Эта беседа начала меня утомлять. Я из последних сил держался за реальность, за голоса своих спутников, но и думать не хотел о том, чтобы кто–то из них пострадал из–за меня. Неправильно это было.
— Хватит, Конгерм, — прошептал я. — Не нужно об этом.
Коли с беспокойством на меня взглянул.
— Но…
— Не забивай голову, малой. Случится то, что должно случиться. Лучше попросите старуху приготовить для меня дурманное пойло. Терпеть нет мочи, а пугать деревенских своими криками я не хочу.
Братья молча переглянулись. Броки ткнул младшего в плечо и указал на дверь. Коли кивнул.
— Пойду поищу целительницу.
Он ушёл, и я наконец–то позволил себе зарычать от боли. Слабаком он был, этот Коли. Слишком мягкое сердце, пугливое. И я, сам того не осознавая, старался оберегать парня от своих мучений. Ещё насмотрится всяких ужасов, если боги даруют ему длинную жизнь.
— Совсем плохо? — участливо спросил Броки.
— Ага. Хоть вой.
Старший вздохнул.
— Жаль, что так получилось.
— Да ладно, — усмехнулся я. — Было весело.
Конгерм жестом велел нам умолкнуть и прислушался. К дому шагали люди, ожесточённо споря.
Дверь распахнулась с такой силой, словно её выбили ногой, и весь проём заслонила могучая фигура.
— Вот он где! — Халлвард Кровавый Топор торопливо направился прямиком ко мне. — Здравствуй, Хинрик.
Я улыбнулся.
— Пришёл попрощаться, вождь?
Он не ответил. Лишь молча глядел на мою рану. Из–за его спины вышел Ормар. Лицо начертателя словно обратилось в камень. Он взглянул на Конгерма.
— Всё же рассказал им, да?
— Да, — ответил Птицеглаз. — Хинрик заслуживал знать. Но он не хочет.
Ормар устало привалился спиной к стене. Конгерм вскочил с лавки и предложил ему сесть. К моему удивлению, начертатель согласился. Да и выглядел он несмотря на всю напускную суровость усталым и растерянным. Я заметил борозды засохшей крови на его руках. Значит, гадал, и задал богам не один вопрос.
— Закройте дверь, — велел он. — Сам Хинрик вам не расскажет — гордый, но сейчас не время для гордости. И прежде, чем я поведаю вам, поклянитесь перед богами, что будете молчать об услышанном. Это важно.
Халлвард, Конгерм и Броки кивнули. Кажется, я понял, о чём собирался рассказать Ормар.
— Хинрик — из Химмелингов, — безо всяких вступлений огорошил их начертатель. — Сын Эйстриды и ее второго мужа Фолквара Быка. Поэтому его прятали на Свартстунне. Поэтому я взялся его учить. И поэтому он должен жить во что бы то ни стало.
Броки побледнел, очевидно, вспомнив обстоятельства нашего знакомства. Кровавый Топор с недоверием уставился на меня, а Конгерм просто расхохотался. Его смех походил на птичий клёкот.