Я кивнул и жадно присосался к кружке. Выхлебал сразу всю и тут же почувствовал себя лучше. Не зря же волшебный народ ильвов селился у воды. Ибо в воде жизнь.
— Есть хочу, — сказал я, вернув стакан Конгерму. — Что с Броки и Коли?
— Броки похоронили с почестями, — сказал Ормар и потёр глаз. — Коли ушёл вместе с Кровавым Топором на охоту.
— Как он?
Начертатель наградил меня мрачным взглядом.
— А как ты думаешь? — спросил он. — Парень из–за тебя лишился последней родни. Пройдёт много времени, прежде чем он образумится. Лучше не попадайся ему на глаза, пока ты слаб.
Ормар был прав. Сейчас я был для Коли ходячим напоминанием о жестокости и несправедливости. И хотя Верманд сам напросился на смерть, а Броки решил отдать мне долг таким образом, для Коли всё это наверняка выглядело иначе. Мне было жаль парня, но я и правда не понимал, как мог облегчить его боль.
— Где мы? — спросил я, кивнув на очаг.
— В доме старосты Асманда, — ответил начертатель. — Его семья согласилась за тобой приглядывать, пока я буду в отлучке.
— Ты уезжаешь?
— Да. Выхаживая тебя и нескольких местных, я растратил все запасы. Некоторые травы здесь не растут, поэтому мне нужно закупить их в Фисбю. Конгерм пойдёт со мной.
— Значит, я останусь здесь один. Почему ты оставляешь меня у старосты, а не у целительницы?
— Гарда совсем ослабла, — тихо сказал Птицеглаз. — Боюсь, её подкосил обряд обмена. Старуха не сможет за тобой ухаживать. Ей самой нужен присмотр. Вроде кто–то из деревенских согласился присмотреть за ней.
Я вспомнил, с каким недоверием глядели на нас местные жители. Им явно не нравился Кровавый Топор, но они мирились с присутствием его людей, поскольку это давало деревне защиту. Но перед начертателем они испытывали страх, а страх рождал ненависть. И тот ужасный обряд явно не сделал деревенских дружелюбнее.
Ормар, судя по всему, понял, о чём я думал. Наставник наклонился к моему уху.
— Асманду я заплатил серебром, но будь с ним осторожен.
— Что он может сделать?
— Будет ждать любого повода избавиться от тебя. Сдохнет овца — скажут, что из–за нашего колдовства, и выгонят. Кто–то помрёт — обвинят тебя и колдовство. Пока я здесь, никто не посмеет тебя тронуть, потому что они страшатся меня. Но ты для них — лишь проклятый мальчишка. Никто, кроме Коли и Халлварда, здесь не знает, кто ты и откуда, и пусть это останется в тайне. — Ормар тяжело вздохнул. — Вряд ли местные решатся убить тебя, но изгонят при первой возможности. Постарайся не навлекать на себя их гнева. И особенно — гнева старосты.
Я усмехнулся.
— И как же я набедокурю, если даже ходить не могу?
— Ты будущий начертатель. Ты мой ученик — а значит, уже умеешь колдовать. Они это знают и считают тебя угрозой. Выкручивайся сам.
Опять эти игры. Я‑то надеялся, что Ормар немного растает после того, как я сразился за него. Но, видимо, даже того, что я чуть не помер, защищая наставника, оказалось недостаточно, чтобы заслужить небольшую поблажку. Из какого ж камня боги сделали нутро этого Ормара Эйрикссона?
Начертатель отодвинулся от меня и выпрямился, собираясь уходить.
— Я видел Гродду, — выпалил я, надеясь привлечь его интерес. — У меня есть вопросы.
Ормар задержал на мне взгляд. Мне показалось, что он даже удивился — лохматая бровь поползла наверх, глаз округлился. Но в следующий миг его лицо вновь приняло бесстрастное выражение.
— Мы с Конгермом выходим на рассвете, — объявил колдун. — Я ещё зайду к тебе вечером, потолкуем.
Когнерм взлохматил волосы и последовал было за Ормаром, но задержался на пороге и помахал кому–то рукой. Спустя пару мгновений в дверном проёме возник силуэт ребёнка — я не мог его рассмотреть, потому как свет бил в глаза.
— Познакомься пока со своей наседкой, — ухмыльнулся Птицеглаз.
— Да ну тебя! — выдохнул я и рухнул на лежак. Силы возвращались слишком медленно. Всего один разговор — и я уже смертельно устал.
— Здоров будь, Хинрик!
Не будь я измотанным болезнью, подпрыгнул бы от неожиданности. Но я лишь вздрогнул и тут же поморщился от боли. Как он умудрился так тихо подкрасться?
Моя наседка оказалась огненно–рыжим мальчишкой лет десяти.
— Я Эспен, — представился он и широко улыбнулся. — Мне поручили за тобой ухаживать.
— Не маловат для такого? — прокряхтел я, переворачиваясь, чтобы лучше его разглядеть.
Тощий, руки–ветки. Рваная рубаха. Круглое, как полная луна, веснушчатое лицо. Живые умные глаза. Мальчишка как мальчишка.
— А тебе не рановато пузо дырявить? — огрызнулся он и тут же снова улыбнулся. — Я сын старосты, самый младший. За тебя хорошо заплатили, а мой отец деньги любит.