Проходя мимо дома старой Гарды, я заметил, что в её владениях уже суетились женщины. Видимо, собирали старуху для похорон. Где ж они были в те дни, когда Гарда помирала? Там я бы уже ничем не смог помочь, поэтому прошёл мимо хижины и углубился в лес.
Нужная поляна нашлась не сразу: папоротника в лесу было в избытке, зато цветы пришлось поискать. Айна говорила, что следовало обязательно найти белые цветы — символ Когги, поэтому я отмёл несколько полян с лютиками, фиалками и клевером. Наконец, попетляв и напугав пару лисиц, нашёл подходящее место.
Вызывать духов мне ещё тоже не доводилось. Я поражался, как мало умел на практике, обладая столь обширными знаниями. На Свартстунне женщины годами учились правильно взывать, приносить дары и говорить с незримыми сущностями. Я же пользовался тем, что придумали до меня, и уповал лишь на везение да на понимание богов. В конце концов, мне и самому не хотелось их отвлекать, но каждый раз, когда я обращался к ним, другого выхода не было.
Здесь было тихо и спокойно. Небо ясное — несколько раз над поляной пролетел беркут, и я задумался, уж не преследует ли меня эта птица. Настроившись, я сложил медовые соты у корней молодого дуба и принялся плести венки из цветов и прутьев. Закончив, я развесил свои творения на ветвях, поклонился до земли и принялся читать воззвание.
— Духи лесные, духи деревьев, ручьёв и трав, услышьте меня, Хинрика Фолкварссона, и примите моё подношение. Выслушайте мою просьбу и даруйте мне благословение. Дайте мне знак, что готовы говорить со мной.
Я повторял воззвание до тех пор, пока не впал в подобие сна наяву — только в таком состоянии можно было заметить знаки духов. Теперь требовалось ждать. На Свартстунне жрицы постоянно подкармливали и почитали духов рощ, поэтому те откликались немедленно. Здесь же я был чужаком. Хорошо, если не выгонят.
Ветер пронёсся меж кронами деревьев. Птицы смолкли. Я прислушался к шуму листвы.
«Можно…» — послышалось мне сквозь шум ветра. — «Говори…»
И я всё рассказал. Своими словами, без утайки. Об Эспене и его недуге, о его семье и жизни. О себе — о том, почему дерзнул проводить обряд. О своём учителе и предках.
— Если вы готовы помочь мне, прошу, дайте знак, о почтенные духи.
Я снова поклонился до земли и, выпрямившись, стал ждать решения.
На этот раз никто не шептал в ветвях. Даже птицы, казалось, смолкли окончательно. На поляне стояла такая тишина, что я слышал стук собственного сердца. Наконец я заметил какое–то шевеление в кусте орешника, но не двинулся. Ветви раздвинулись, и на меня вышел олень. Благородное животное с роскошными ветвистыми рогами лишь раз взглянуло на меня — и удалилось вглубь леса.
Это и был мой знак.
— Благодарю вас за дозволение, о духи.
Я подхватил посох и принялся собирать хворост для костров.
Почти весь день я провёл на поляне, подготавливаясь к обряду. Переживал страшно: вдруг память упустила важные детали. Но идти на попятную было поздно. Приготовив всё необходимое, я вернулся в деревню проведать Эспена.
Аник как раз обтирала брата мокрой тряпицей, чтобы затем переодеть его в чистую рубаху.
— Поила? — спросил я, устало опустившись на лавку. Живот урчал — поесть мне так и не довелось, поэтому я занялся едой только сейчас.
— Да, — отозвалась молодая хозяйка. — Но жар снова усилился, едва ты ушёл.
— Где староста?
— Ушёл забивать жертву.
Я кивнул.
Аник отжала тряпицу и принялась натягивать на Эспена рубаху. Я помог ей, а после выглянул во двор.
— Нужно собираться на поляну, — предупредил я и указал на носилки, оставшиеся от меня. — Мне бы помощь не помешала. Сам так далеко Эспена не унесу.
— Позову соседей.
— Сходи с нами, потом покажешь отцу, куда нести кровь.
Аник кивнула, оставила брата на моё попечение и побежала звать подмогу. Я бы попросил людей Кровавого Топора, но Халлвар с помощниками снова пропадали в горах. Девушка вернулась с двумя мрачными мужами — было ясно, что они помогали с неохотой. И, судя по тому, как они на меня глазели, причина крылась именно во мне.
Они подхватили носилки с Эспеном, мы с Айной взяли по факелу, и я повёл нашу маленькую процессию на поляну. По дороге не разговаривали. Я заметил, что мало кто в деревне решался вести со мной беседу. Но сейчас это было к лучшему: мне следовало настроиться на обряд.