И хотелось бы возразить, да нечего. Ормар был прав. Я и правда нанес ему большую обиду. Иные наставники за такое убивали даже самых любимых учеников. Мой колдун пожалел меня, он явно предвидел случившееся, но мудро отпустил. И в итоге я сам наказал себя за дерзость.
— Гутфрит говорил, что его родной Туннланд был в опасности, — начал я. — Земли оскудели, зверь ушёл, люди голодали. На пиру конунг говорил, что делал всё ради Туннланда.
— Дальше.
— Если бы моя земля умирала, если бы мои люди разъезжались по всему свету, то я бы, пожалуй, тоже мог решиться на зло во спасение родного края. Но я не знаю, что именно угрожало туннам и насколько велика была их беда.
— А теперь подумай как нейд, которым наполовину являешься, — приказал Ормар. — В каком положении сейчас твой дом?
— Захвачен. Но люди не умирают с голода. У них есть пища. Правда, всё добро уходит на юг, к туннам. Нейдланд кормит и даёт Гутфриту людей. Но Гутфрит смотрит в сторону Эглинойра — говорят, на островах много хорошей земли. Вроде бы даже отвоевали кусок владений у тамошних королей и поселились там.
Ормар недобро оскалился.
— Значит, ты оправдываешь Гутфрита?
— Нет. Я понимаю, что не знаю его истинных стремлений. Туннланд он уже спас, сперва заключив с нами союз, а затем став во главе двух земель. Но я не могу понять, почему он уничтожил Свартстунн. Зачем поднял руку на жриц. Разве что…
Я вспомнил о странном эглинском монахе.
— Возможно, Гутфрит хочет принести нам другую веру. В мёртвого бога. При конунге есть жрец с островов.
Ормар впервые за нашу встречу растянул сухие губы в подобии улыбки.
— И зачем ему это?
— Не знаю точно. Хочет уничтожить нашу память? — предположил я. — Сделать наших богов слабее?
— По крайней мере ты не так глуп, как порой кажешься. — Ормар бросил пару поленьев в костёр и внимательно уставился на меня. — Мыслишь в нужную сторону, но знаний тебе не хватает. И всё же в одном ты прав: Гутфрит не зря приволок с собой того жреца мёртвого бога. Болван в рясе уверен, что склоняет Гутфрита к принятию своей веры, что однажды макнёт его седую башку в бочку с водой, и тот станет плясать под дудку островитян. Но конунг куда умнее: он изучает эту молодую веру, ибо видит в ней большую пользу. Какая, по–твоему, в ней польза?
Я растерянно пожал плечами.
— Мне мало известно об их вере. Гутлог запрещала о ней говорить. Бог эглинов един, и он мёртв, но умеет воскресать. Глупая вера.
— Я начинаю в тебе разочаровываться, — вновь рассердился начертатель. — Думай не как Хинрик–мальчишка, но как Химмелинг. Как потомок правителей! Вспомни, что рассказывали скальды об Эглинойре!
— Один бог для всех, — начал я и замялся. — Удобно, чтобы объединить разные народы. У нас свои боги, у юхри — другие, шоры верят в своих, хоть они и похожи на наших… И ещё на Эглинойре нет ярлов и конунгов. Там короли. Которых вроде бы посвящают их жрецы особым обрядом…
Ормар вновь улыбнулся.
— И, юноша?
Я замер, поражённый мыслью.
— Гутфриту нужна эта новая вера, чтобы властвовать над всем Севером. Одна вера, один язык, одни обряды… А для этого нужно уничтожить память о старых богах. И он уже начал делать это на Свартстунне. Гутлог наверняка поняла это и попыталась ему помешать. А Сванхильд… Она же Химмелинг, потомок богов. Она нужна, чтобы связать одно и другое. — Я замер, прислушиваясь к ощущениям. Сердце колотилось как бешеное. — Очень похоже на рассказы об эглинских королях, которых выбирает их единый бог. И потому их королям все подчиняются — они же избранники…
— Ну наконец–то, — выдохнул Ормар. — Почему ты так редко пользуешься тем, что спрятано у тебя в черепе?
От волнения я едва не сполз с насеста. Всё моё тело била крупная дрожь. Неужели я не ошибся и додумался до истины? Тогда опасность угрожает не только Нейдланду. С него Гутфрит только начнёт. А затем настанет черёд свергов, йомов, юхран и даже шоров… Но стоит ли такая власть забытых традиций и силы, что несёт в себе наша земля?
— Ты поэтому ушёл от него? — догадался я. — Когда понял, куда стал смотреть Гутфрит?
— Не только поэтому, Хинрик. Были и другие разногласия. Но это важнее всего. Я начертатель — хранитель знаний о наших богах, носитель их мудрости. И я не мог находиться рядом с человеком, который предал всё это ради власти. Боги испытывают каждого из нас, и Гутфриту, как конунгу, было дано одно из самых суровых испытаний. Чем выше поднимаешься, тем сильнее искушение.