И тогда Бернат заявил с немного детской уверенностью:
— А вот я никогда не женюсь на женщине, которая не будет de la entendensa, устремленной к Добру.
Пейре безрадостно улыбнулся:
— Ну а если ты влюбишься в такую женщину?
Ответ Берната прозвучал незамедлительно:
— Я не влюблюсь ни в кого, кроме доброй верующей.
И тогда Пейре понял, что принял решение. Его сформулировал Бернат. Тем более, что тоска и разочарование уже начали примешиваться к желанию, которое он испытывал к этой девушке. Какая–то серая безнадежная тоска переполняла его сердце всякий раз, когда они разжимали объятья. Но чтобы жить мирно и счастливо в браке, им требовалось более глубокое согласие. Он сказал Бернату, что завтра он, если хочет, может передать Раймонду Маулену, что Пейре больше не покажется у д’Эсквина.
И Раймонд Пейре — Сабартес еще долго пользовался добрыми услугами Берната, чтобы передавать свои послания Пейре, потому что каждый знал, что Пейре Маури слушает Берната больше, чем кого–либо другого.
ГЛАВА 8
ВЕСНА 1303 ГОДА
Как получилось, что Вы, любивший добрых людей и разговоры о них, больше не заботитесь об этом теперь? Вы ныне занялись всякой ерундой, Вы хотите жениться. Но Вы ведь можете жениться на той, что будет иметь хорошее устремление… И тогда Вы сможете принимать добрых людей в Вашем доме, и делать для них добро, и говорить с Вашей супругой в полной безопасности устремления к Добру…
В праздник Благовещения, когда был заключен договор и ударили по рукам, Пейре Маури покинул домик и загон кузена Маулена со своей отарой и двумя собаками, чтобы переселиться в богатый дом и обосноваться в огромной овчарне Раймонда Пейре — Сабартес.
Принятие его на работу было несколько церемонным. Погонщик мулов и прежний пастух получили расчет одновременно. Теща хозяина дома, которую уважительно называли Госпожа мать, dona maire, подала Пейре Маури и Пейре Катала, новому погонщику мулов, по чаше вина, которую они выпили вместе с Раймондом Пейре — Сабартес, сидя втроем у очага. Оба молодых человека вежливо отбросили капюшоны на плечи и ждали, когда хозяин начнет пить, чтобы тоже поднести чашу к губам. А когда хозяин пил, то они пристально смотрели на него. Это был человек маленького роста, почти лысый, впечатляюще широкий в плечах и с властной физиономией. Он первым поставил свою чашу на большой сундук в зале и долго, не отрываясь, смотрел на новых работников, пока они не сделали последнего глотка. Его мрачное лицо оттенял только серебристый блеск короткой бородки, казавшейся грубо обрезанной вокруг верхней губы, выступавшей, словно птичий клюв. За ним стояла его жена Себелия, с младенцем у груди, бледными щеками под чепцом, задрав подбородок с выражением превосходства. Удивленный, Пейре подумал, что здесь ему придется забыть о братских жестах и улыбках, которые ему дарила кузина Эглантина.
Но время шло, и Раймонд Пейре оказался более приветливым, чем ему показалось вначале, хоть и вникал в малейшие детали. Он говорил мало, но видел всё. Он показал Пейре Маури все уголки дома, все кухонные принадлежности и сундуки в фоганье, вплоть до самых мелких деталей меблировки в каждой из трех больших комнат; осмотрел с ним камень за камнем весь обширный загон, соединенный коридором с овчарней из хороших досок, конюшню для мулов и хозяйственные пристройки. Он дал ему подержать в руках каждый инструмент, каждый ремень, каждую деталь упряжи. Он показал ему поля, которые угнаивали зимой, и на которых жали летом. И тогда он сказал ему ясно и без всяких экивоков:
— Вы знаете, почему я рассчитал своего погонщика мулов, Арнота Каравесса? Потому что он не был добрым верующим.
И он снова устремил на Пейре пристальный взгляд, и долго, молча смотрел на него.
Пейре ничего не ответил.
Через две недели, рано утром, в Вербное воскресенье, молодой пастух вышел из дома через вход для овец и увидел в лучах утреннего солнца, как его друг Бернат Белибаст, прислонившись к ограде загона, ведет какой–то оживленный разговор с Раймондом Пейре.
— А ты ранняя пташка, — воскликнул Пейре, весело приветствуя его.
Бернат объяснил, что отец послал его обсудить с бальи мессира Жиллета де Вуазена условия выпаса в этом году на землях Арка.
— Мы ведь можем вместе пасти овец, — говорил он возбужденно. — Всех овец, и Эн Пейре — Сабартес, и моего отца, и твоих… Но мы опасаемся, что ваш господин слишком много потребует от нас за право выпаса. Он и так говорит, что у нас вполне хватает своих пастбищ возле Кубьер. Мне придется объяснять ему, что наш господин, архиепископ Нарбонны, все время вставляет нам палки в колеса, и не дает возможности прогонять отары через земли бывшего аббатства святой Марии Кубьерской, слишком ревниво оберегая свои привилегии. Надеюсь, он нас поймет. Мой отец сказал, что мессир Жиллет не очень–то симпатизирует архиепископу…