Я почувствовал комок в горле, а человек Божий шептал мне, что Христос — это Пастырь добрый, пришедший спасти заблудших овец, то есть наши души, и привести их в Царство Небесное. Ибо мы не от мира сего, как написал евангелист Иоанн. Царство Божье не от мира сего. Вот почему мы не хотим вступать в сделку с миром, с его богатством и властью, с его насилием. Вот почему мир ненавидит нас. Наша Церковь — это Церковь Божья. А Римская Церковь — это Церковь мира сего.
И Мессер Пейре Отье поднялся с живостью юноши, обнял меня за плечи, и меня всего пробрала дрожь.
— Будь с нами, ведь нынче настал день радости для нас и всех наших братьев! Не бойся больше, Пейре! Я несу тебе благую весть, о которой написаны в Евангелии слова истины. И я хочу, чтобы ты поверил мне, ибо я знаю, что я говорю: я многое знаю о роскоши мира сего, я знаю, что творится в Церкви Римской — ведь я много лет был нотариусом! — Он искренне улыбнулся. Потом вновь посерьезнел. — Но настал день, и я понял, что не жил в правде и истине. И тогда я, вместе со своим братом Гийомом, отправился далеко, в самую Ломбардию, чтобы найти источник этой правды и истины. И там я обучался вместе с моими товарищами, укрепился духом и стал тверд в вере, и мы вернулись в наш край, чтобы напомнить друзьям эту благую весть, о которой здесь уже забыли. И теперь наша вера все крепнет! Она шириться тут и там, и я вижу, что скоро в нашей земле появится много новых добрых верующих. Возрадуйся же, Пейре, ибо если ты хочешь стать добрым верующим, то радость Царствия, обещанного нам, так прекрасна и истинна, что ты не можешь себе этого вообразить…
Я пил его слова, как живую воду, чувствуя, что уже различаю вдали свет Царствия. И я сказал ему, что уже ощущаю себя настоящим и искренним верующим. И тогда добрый христианин повернулся к Раймонду Пейре, о молчаливом присутствии которого я вообще забыл, и сделал ему знак покинуть нас. Тот встал и вышел из комнаты, плотно прикрыв за собою дверь. Затем человек Божий подошел ко мне решительным шагом и попросил меня встать на колени, а сам остался стоять передо мной. Он стоял очень прямо в своих длинных синих одеждах, препоясанный широким кожаным поясом, подняв руки на уровень груди. Так он научил меня ритуалу melhorier. Боже, Гийом, я не имел возможности совершать этого жеста уже много месяцев, может быть даже и лет. Если бы Богу было угодно, чтобы я снова мог совершать его, если бы я мог вновь оказаться в присутствии доброго христианина…
— Добрый христианин, прошу благословения Божьего и Вашего.
Я стоял на коленях перед Мессером Пейре Отье, трижды прося его о благословении, и трижды он благословлял меня звучным и проникновенным голосом. Трижды я простирался перед ним ниц, опустив руки на землю и касаясь лбом пола. Я ничего не видел, кроме штанов из плотной темной ткани, облегающих его худые ноги, его красивых туфлей из мягкой кожи, хорошо сидящих на щиколотке. Потом он попросил меня подняться, привлек меня к себе, к своему прямому и сухому плечу. Трижды я поцеловал его в лицо и трижды он поцеловал меня в ответ, говоря: «Пусть Бог благословит тебя, пусть Бог приведет тебя к счастливому концу, пусть Бог сделает из тебя доброго христианина». И потом я прижался лбом к его плечу, и мое лицо окутал его запах — запах человека ухоженного, запах притираний с ароматами сухих трав и лаванды — это не был запах пастуха! И я услышал, как он спрашивает меня, хочу ли я оставаться добрым верующим до самой смерти, и имею ли я волю и желание попросить доброго человека, когда придет мой последний час, простить мои грехи и спасти мою душу. И я ответил, что да, хочу, всем своим сердцем.
Тогда Мессер Пейре Отье вновь взял меня за плечи, отодвинул от себя на расстояние вытянутых рук, и долго смотрел мне в глаза серьезным и тревожным взглядом. И он сказал мне, что с этого момента я стал добрым верующим Церкви Божьей, и обещание, которое я ему дал, называется convenenza. И если Бог так захочет, она поможет мне спасти мою душу. Потом его лицо снова просветлело от улыбки. Его взгляд стал таким дружеским, что я тоже осмелился улыбнуться ему. От счастья у меня спирало дыхание в груди. Человек Божий снова обнял меня за плечи и крепко сжал их.
— Пойдем, — сказал он, — вернемся к нашим друзьям.
Все были в фоганье — два Гийома, три Раймонда, Маркеза, Мартин, Себелия и сама dona maire, Госпожа мать. И вся эта теплая компания приветствовала нас, окружила нас, все меня поздравляли. Но вот добрый человек протянул обе руки над очагом, словно желая согреть их, и объявил, что близится ночь, и для него настал час отправляться в путь.